30.09.2012 в 17:49
Пишет снова марронье:Фанфик "Игры большие и не очень"
Название: "Игры большие и не очень"
Автор: марронье
Пейринг: Шерлок Холмс/Джеймс Мориарти
Размер: 7500 слов
Рейтинг: между PG-13 и R
Жанр: ангст
Предупреждения: AU, где Мориарти остается жив, POV Мориарти, некоторые читатели могут увидеть OOC
Саммари: все принадлежит АКД и Моффату с Гэтиссом
От автора: написано на мультифандомный благотворительный аукцион
Автор искренне благодарит заказчика за идею, моральную поддержку и вдохновение. Заказчик, о том, какой вы замечательный, вы уже все знаете.
читать дальшеИтак, когда я позвонил Кори уже с Лазурного берега, она была, мягко скажем, удивлена.
- Юг Франции, - сказал я, - слишком очевидное место, чтобы здесь стали меня искать. Снял чудесный дом на Кап-Ферра. Ненадолго. Подробности позже, указания тоже.
Кори ответила коротким "тогда жду" и даже не назвала меня боссом. Почему-то это было даже мило; на секунду мне даже показалось, что все снова возвращается на круги своя, хотя я прекрасно знал, что даже думать об этом глупо. В ближайшие года три-четыре надеяться на то, что я буду просыпаться по утрам и получать от Кори смс с отчетами, покупать квартиры в Лондоне под чужими именами и заказывать взрывчатку, надувать британское правительство и пить кофе рядом с Найтсбриджем, не имело смысла. Большие игры откладывались до неопределенных времен.
Мне оставались игры помельче, где-нибудь в Америке, и это было обидно, потому что Америка всегда предоставляет такой простор возможностей, о котором в Европе даже не подумаешь.
Дом на Кап-Ферра был замечательным (по общечеловеческим меркам), но меня бесило здесь решительно все: и мраморный пол, и насекомые, стрекочущие в саду, и вид на залив с балкона.
В первый день я попробовал загорать во внутреннем дворике, но обгорел, был похож на рака и чувствовал себя ужасным придурком. Я спустился по горной дороге, издыхая под солнцем, испортил свои шлепанцы Эрмес, дурацкие, из страусовой кожи, но все-таки купил в местной пекарне миндальных круассанов. И без удовольствия съел их на кухне. Потом опустошил бутылку из хозяйских запасов вина и решил, что давно ничего не читал, но книги меня не слишком успокоили.
На второй день, стоя в душе, я спросил себя, какого чёрта, Джим, стоило ли это того, Джим, и не нашел ответа. Под вечер, пьяный в хлам, я наблюдал с балкона за яхтами в заливе, угадывая, сколько стоит каждая, и как можно было бы ее потопить, а потом начался конкурс салютов, и я понятия не имел, на каком берегу он проходил, но гремело так, что уши закладывало.
По-своему я скучал по Берлину. Нет, не так: я скучал по Берлину так, что хотелось сдохнуть, хотелось разломать себе рёбра и вывернуть грудную клетку наружу, но знал, что точно не буду туда возвращаться.
Пол-ночи я всматривался в стену, как будто на ней показывали шоу Опры Уинфри.
На третий день я решил: раз уж во Францию я приехал парнем по имени Руперт Иден, то стоит вжиться в роль. Джиму Мориарти во мне хотелось завыть, разбить окно и расцарапать себе руки в кровь, подорвать что-нибудь в Монако или Сен-Тропе, или, может быть, купить яхту, устроить вечеринку и поджечь палубу именно в тот момент, когда все уже надерутся или нанюхаются кокса. Но Руперт Иден был существом куда более примитивным - ему хотелось "Кристалла" и трахаться.
Честно говоря, я не знал, сколько так протяну.
Плохо слушающимися пальцами я набрал номер Кори, и, услышав ее хриплый голос, сразу потребовал:
- Зайдешь в Эрмес, купишь мне десять пар новых шлепанцев. Цвета и кожа на твой вкус. И поищи мне билет до Нью-Йорка. Улетаю через три дня.
Кори пообещала, что все будет сделано и спросила:
- Где вы были? Что происходило?
И я ответил:
- Если бы я хотел, чтобы ты знала, я бы написал об этом книгу. Забронируй мне столик в "Les Caves du Roy" на завтра. Только вип-зона. Если вип-зоны не будет, сойдет и "Никки Бич".
Руперта Идена во мне неудержимо тянуло к быстрым и легким удовольствиям - загорелым гибким телам, диванам, липким от пролитого шампанского, приглашенным второсортным знаменитостям.
Джим Мориарти же был опустошён. Нет, не так. О-пус-то-шён.
Я включил Эдит Пиаф - она пела, что ни о чем не сожалеет, и я почти было с ней согласился, но потом вспомнил о себе и о Шерлоке, о Лондоне и Берлине, о том, что было и будет, и о дерьме, которое нас ждет, и поверьте мне, если бы я написал книгу, я бы не стал ее издавать. Я бы спрятал ее получше и не перечитывал.
Я мог бы начать свою историю с Лондона, с того момента, как Шерлок стоял на крыше Сент-Бартса, но тогда я опустил бы слишком многое. Впрочем, если бы я начал с Дублина и со своего детства, вышло бы предельно занудно. К тому же, под историей я имею в виду вовсе не свою биографию. В конце концов, не важно, что мои родители развелись, как и не важно, что меня почти не дразнили в школе, или то, что я изучал математику в университете. Я говорю о другой, нашей с Шерлоком истории.
Всю свою жизнь я был увлекающимся человеком; в двенадцать я увлекался математикой, "Битлз" и биографиями серийных убийц. Помню, что даже прокручивал записи "Битлз" из любопытства задом наперед, чтобы понять, где же Чарльз Мэнсон увидел там зашифрованное послание о конце света. Однажды мне пришла в голову идея написать Мэнсону в тюрьму и спросить об этом, но я быстро от нее отказался - какой ответ бы я получил? В восемнадцать я все еще любил математику, а "Битлз" и биографии серийных убийц сменил компьютерный взлом банков и изготовление взрывчатки в подвале. К тому времени я уже перебрался в Лондон. Бывало, когда у меня выдавался свободный день, я не вылезал из квартирки, которую тогда снимал в Ист-Энде; пил апельсиновый сок и джин отдельно, слушал десятки заслуженно всеми забытых рок-групп из шестидесятых и сидел за компьютером, не вставая. Когда мое сидение за компьютером начало приносить более или менее крупные плоды, я переехал из Ист-Энда в центр и забросил взлом.
Мой дед всегда говорил мне:
- Джим, ты должен стремиться к большему.
Я и стремился.
В две тысячи девятом, уже успев обзавестись Кори (моя предыдущая ассистентка застрелилась, и тут я честен), трижды сменить обстановку и снова вернуться в Лондон, я встретил Шерлока. Мне было почти тридцать три - возраст Христа - и я все искал чего-то, что могло бы заинтересовать меня больше, чем на неделю. Как-то раз Кори сказала, что мне ни в коем случае нельзя давать скучать, и она была права: скука сбивала меня с толку и вгоняла в тоску. Можно сказать, что скука была моим злейшим врагом и главной проблемой. Все, что бы я ни делал, я делал только потому, что это казалось мне забавным.
Я начал с организации ограблений и массовых боен в местах, где они случаются реже всего - люкс-супермаркетах, яхт-клубах, зоопарках, к примеру. Затем я переключился на теракты и похищения людей, а к тридцати годам начал задумываться о финансовых кризисах и международных скандалах. Я никогда не забывал, что сказал мне мой дед. Если честно, это было единственное, в чем я с ним согласился за всю свою жизнь. В основном он рассказывал мне о католической церкви, о том, что бывает с грешниками, и о том, что Тэтчер была славной женщиной.
Я узнал о существовании Шерлока, когда Кори сообщила мне, что Скотланд-ярд обзавелся своим консультирующим детективом.
- Ты сегодня решила запудрить мне мозги всякими глупостями? - спросил я.
Кори не изменилась в лице. Я затолкал под язык таблетку болеутоляющего - в тот день моя голова просто раскалывалась, и это я помню как сейчас.
- И как он?
- Хорош, - ответила Кори.
Позже я узнал, что Шерлок был не просто хорош. Он был очень хорош.
В чем-то он был ужасно похож на меня. Я ценил интеллект, и Шерлок тоже. Он так же, как я, ненавидел скуку. Могу предположить, что он убегал от нее всю жизнь, и это тоже нас по-своему роднило.
В остальном же - Шерлок снимал квартиру на Бейкер-стрит вместе с бывшим военным врачом, которого я однажды чуть не взорвал, редко виделся со своим братом и почти не виделся с матерью, а в юности сидел на кокаине, но слез. Шерлок бросал курить, хранил пальцы, глаза и головы трупов в своем холодильнике и предпочитал не церемониться с людьми.
- Оригинально, - сказала Кори.
- Мило, - сказал я, стараясь сделать как можно более скучающее лицо. - Очень мило. Даже очаровательно.
На самом деле, это было чем-то-с-первого-взгляда. Я избегаю слова "любовь" вполне сознательно. Думаю, я бы предпочел слово "вызов" - оно здесь подходит больше.
Так, с первого взгляда само существование Шерлока показалось мне вызовом. Если бы я задумался о причинах, это бы заняло слишком много времени, и в итоге я составил бы огромный список, в котором не было бы ничего первостепенного. Люди, как и большинство вещей в нашей в жизни, просто случаются. В нашей жизни, среди налогоплательщиков, адвокатов и магазинов, где нельзя купить ничего по кредитке без паспорта, иногда просто необходимо немножко иррационального.
Игра в поддавки с Шерлоком чертовски увлекла меня, еще начиная с той встречи в бассейне, или, может, гораздо раньше. В те дни мне больше не приходилось думать о скуке: я то спал по четыре часа в сутки, обдумывая все свои следующие ходы, то просыпался под вечер и всю ночь смотрел записи концертов Би Джиз, оценивал свои позиции, изучал информацию от осведомителей и исправлял ошибки в планах. Шерлок занимал все мои мысли; я придумывал личины, под которыми появлюсь перед ним, и тут же забраковывал. В конце концов я остановился на застенчивом компьютерщике-гее, работающем в Бартсе. Игра с Шерлоком завела меня как никогда далеко. Потом была затея с Ирэн Адлер, затея с убийцами, затея с Ричардом Бруком. Я превратился в спортивный интерес. Я весь словно состоял из навязчивых идей, и навязчивые идеи держали меня гораздо крепче, чем скука. Вот то, что поверхностный человек назовет любовью.
Моя помощница сказала:
- Как только Шерлок признает ваши правила игры, он тут же надоест вам.
- Тогда и умереть можно, - пошутил я, но тут же огрызнулся. - Кажется, я не спрашивал твоего мнения.
Я знал себя. Какое-то время пистолет действительно выглядел выходом, но я быстро уяснил: Шерлок никогда не принял бы ничьи правила.
Раньше это сводило с ума. Признаться, и сейчас все обстоит не лучше. С одной стороны, это не самая приятная штука. С другой стороны, я ни на что не променял бы все это время. Особенно Берлин.
План, конечно, был разработан до мелочей заранее. Ричард Брук покоился на одном из лондонских кладбищ, и его могилу никто не навещал. Дешевое черное надгробие с серебряными буквами и маргаритки я выбрал сам еще в тот момент, как Брук родился в моей голове. Надгробие Ричарда Брука существовало для меня еще раньше детских передач в портфолио и интрижки с уродливой журналисткой. Я был предусмотрителен.
Похоронив Брука, я тут же начал паковать чемодан. Костюмы пришлось сменить на застиранные серые джинсы и бесформенные майки. Я прихватил с собой пару очков "рэй-бэн", растоптанные кеды и рюкзак. Для хипстера плохой вкус был главным трендом десятилетия. Я был тридцатилетним неудачником, которого бросила невеста. Я назвался Хэнком.
Хэнк хотел забыться, сделать кучу новых фотографий, которые все равно бы никому не понравились, на огромный "кэнон", сожравший половину зарплаты, и немного попрактиковаться в немецком. Джим Мориарти хотел залечь на дно.
Восточный Берлин был весь сплошь покрыт граффити. Граффити украшали стены домов и узкие грязные переулки, развалюхи на пустырях и кофейни, где завтракали местные старики и офисные клерки. Поверх граффити пестрели пришпиленные вкривь и вкось виниловые наклейки с репродукциями Бэнкси и Кристиана Пейна и афиши - концерты местных рок-групп, выставки в галереях современного искусства. Кто-то попытался воссоздать целующихся констеблей Бэнкси из баллончика. Вышло, впрочем, не слишком похоже. В подвальных магазинчиках продавали благовония, дешевую бижутерию и ледницы в форме жёлтых подводных лодок. Чем-то восточный Берлин со своим специфическим обаянием походил на Цирк Пикадилли под кислотой. Именно поэтому я его и выбрал. Идеальное место, чтобы залечь на дно.
Я вышел из такси, расплатился с водителем-турком и потащил свой чемодан к крошечной гостинице недалеко от аллеи Шёнхойзер. Кое-как разложив вещи и упав на кровать, я понял, что все-таки вжился в роль.
Днем я завтракал кофе и горячими сэндвичами, не чувствуя вкус еды, а вечерами слонялся по городу, и для человека, который хочет просто бродить без особенной цели туда и сюда, разглядывая все вокруг, восточный Берлин, конечно, был не в пример интереснее западного. Я натыкался на группы, играющие инди и регги на улицах - играли они, конечно, отвратительно, но это было даже мило. Возле них обычно собирались компании из худых и растрепанных торчков. Чем-то все это напоминало мне восточный Лондон и Ист-Энд, с которым я в одно время почти сроднился. Любое дерьмо человеческая память рано или поздно оплетет кружевами ностальгии. Я знал это, и поэтому не слишком воодушевился. В первое время я мог слушать только Россини. Я ходил по улицам, Хэнк Пикфорд, небритый и растерянный, который снова вернется в Лондон и привезет в свой стерильный мирок воспоминания обо всем, что увидел. В эти моменты Россини играл у меня в наушниках, хотя я запретил себе думать о Шерлоке или о краже бриллиантов из Тауэра. Или о чем-то таком. Хэнк Пикфорд же будет пролистывать свои берлинские воспоминания до старости. Они поблекнут, затрутся, и со временем его фантазия дорисует все недостающие детали.
Конечно, я знал, что не смогу оставаться Хэнком вечно. Во время своих прогулок от нечего делать я придумывал себе новые альтер-эго. Концентрировался на мелочах - дъявол ведь, как вы знаете, именно в них. Именно мелочи выдают с головой. Чем-то мое развлечение напоминало писательство. С такой же легкостью писательское воображение порождает десятки новых людей. Но вот что меня действительно восхищало, так это способность быстро и бесстрастно пустить всех созданных тобой персонажей в расход только потому, что так требует сюжет. Так делал Ремарк, когда писал про войну и концлагеря. Так делал я. Ничего личного, Ричард Брук.
В таких размышлениях и прошел бы весь мой вынужденный отпуск, но некоторые вещи случаются просто не по плану. В конце концов, каждый из нас иногда оказывается человеком, у которого все катится под откос к чертям собачьим.
На восьмой день бездействия я уже не находил себе места от скуки. Я вышел из такси недалеко от Эберсвальдерштрассе, немного понаблюдал за бородатым парнем, преследующим двух девочек-мулаток. Парню, очевидно, просто не хватало на дозу. Девочки старательно уходили от него, перешептываясь. Они скрылись в японском ресторане, парень постоял немного, растерянно огляделся и ушел. Я знал: при себе у него был только нож в кармане.
Оглянувшись, я понял - не я один наблюдал за наркоманом-неудачником. На пересечении улиц я разглядел высокого человека в бесформенной шерстяной кофте. И вы знаете, что-то в нем - в его осанке, в том, как он стоял, в том, как он смотрел - показалось мне до боли знакомым. Как будто я просматривал его фотографии, запоминая малейшие нюансы, как будто я ловил каждое его движение потому, что он никогда не делал ничего впустую. Как будто я запомнил о нем все. Я пригляделся.
Теперь сомнений у меня не осталось: я видел Шерлока. Еще хуже было то, что Шерлок тоже видел меня.
С того момента, как я залег на дно, я не был до конца уверен, жив ли Шерлок, или мертв. К тому же, я не был уверен, ищет ли он меня, если он жив, или прячется сам, или все вместе. Я отлично знал Шерлока - по крайней мере, думал, что отлично знал, - но в той ситуации, в которую попали мы оба, я не мог ничего предсказать.
Я немного постоял на своем месте, проверяя сообщения, а потом направился к журнальному киоску и демонстративно купил себе какой-то журнал о фотографии, и еще один - о кино. Прождав минут пять, я понял: Шерлок скрылся в переулке.
И что-то подсказывало мне: я должен был его найти.
Я чувствовал - это не был ни Ричард Брук, ни Хэнк Пикфорд, ни даже Джим из ай-ти.
Мой крошечный скучный мирок, состоявший из Россини и вечерних прогулок, стремительно крушился. Разумеется, я учитывал, что долго он не выдержит, но восемь дней - это било все рекорды.
Я свернул в переулок, столкнувшись с компанией местных подростков, пьющих пиво, продрался вперед, расталкивая всех локтями, угодил ногой в грязную лужу, я бежал по коридору из графити, виниловых наклеек и афиш, а со стен на меня смотрели неизвестные группы, играющие дабстеп, криво нарисованные зомби и русские феминистки.
Первые плакаты "Освободите Пусси Райот" начали появляться в Берлине уже в то время. Что касается меня, то я нашел пение в церкви недостаточно креативным. Особенно в России. Если бы у меня в планах было отправиться в Россию, я бы повеселился. Я не исключал того, что рано или поздно меня туда занесет.
Шерлок уходил от меня; мне же приходилось угадывать каждый его шаг, и это отвлекало. Я настиг его где-то под рекламой "Отверженных". Это была шутка по Патрику Бейтману. Обычно в фильмах такие преследования оканчиваются тупиком, из которого некуда бежать. Дальше герой либо совершает тройное сальто, либо проваливается сквозь землю, либо получает пулю в череп. Я не собирался стрелять в Шерлока, да и тупика никакого на этой улице не было. Может быть, Шерлок остановился потому, что понял: я бы сорвался со следа.
Шерлок стоял прямо под чертовой рекламой "Отверженных" и смотрел на меня, прищурившись. Я сказал:
- Какое совпадение.
Любой другой на его месте обязан был бы попытаться свернуть мне шею. Шерлок же кивнул:
- Действительно.
Я не знал, что ему ответить, но сделал вид, будто ничему не удивился. Когда дело заходит о нас с Шерлоком, любое незнание автоматически становится слабостью.
- Прикидываешься немцем? - спросил я. - Имитируешь акцент?
Шерлок не обратил внимания на мой вопрос, только окинул меня внимательным взглядом.
- А ты прикидываешься английским туристом в депрессии?
- В самую точку. Как тебе образ?
- Неплохо, но тебя выдают кожа лица и рук. Слишком холеные.
- Шерлок, - сказал я, - да ты просто издеваешься. Не мог же я так запаршиветь за какую-то неделю.
Я видел, как его передернуло, когда я назвал его по имени. Это скрыть у него бы не получилось.
И мы стояли здесь, отчаянно подбирая слова, потому что были уверены: никто из нас не отпустит другого обратно. Отпустить Шерлока значило бы провести пару недель в бегах. Это звучало весело, но было совершенно не нужно. Тогда я еще не знал, держит ли он контакт со своим братом, да и даже если бы он не держал, он нашел бы способ сообщить. Он же вполне мог ожидать от меня того же. В таком случае Шерлока ждало бы возвращение в Англию и суд.
Наверное, вы хоть раз видели в кино то, что называют мексиканской дуэлью. Мексиканская дуэль - это когда у всех есть пушки, и все целятся друг в друга, но никто не решается выстрелить. Постепенно напряжение нарастает, и у кого-то сдают нервы, и он бросает оружие.
Ни у кого из нас не было пушек, но сама ситуация была ужасно похожа.
Сейчас я понимаю: умри Шерлок тогда, в Лондоне, и моих проблем существенно бы поубавилось. Я бы сбежал из Германии при первой же возможности, даже не подумав о Сен-Тропе, и направился бы в Америку навстречу новым начинаниям. Запретив себе думать о Шерлоке, я бы рано или поздно победил все эти навязчивые идеи. Со временем тот пятачок моей памяти, что отвечает за Лондон и за историю с бессонными ночами и безупречными планами, покрылся бы пылью и заплесневел. Но Шерлок был жив, и мне чертовски хотелось узнать, как он выжил. Как профессионал Джим Мориарти трясся от бессильной злобы. Джим из ай-ти, дурак с большими надеждами, напротив, даже был рад.
- Полагаю, теперь мы на крючке друг у друга, - сказал я.
- Похоже на то, - кивнул Шерлок.
Я не должен был отводить взгляд. Я чувствовал: любой малейший знак того, что я сомневаюсь в своих словах, был бы смерти подобен.
- В сущности, - сказал я, - вариантов у тебя мало. Ты мог бы меня убить, но ты этого не сделаешь. Ты уже знаешь, где в Берлине спрятать труп, но тебе не нужны проблемы. К тому же, даже если английское посольство хватится нынешнего меня, и через год окажется, что никакого Ричарда Брука и не было, и я действительно был Мориарти, Шерлоком Холмсом-убийцей ты окажешься уже сейчас. В свою очередь, я тоже мог бы убить тебя, но если бы я хотел, все закончилось бы крышей Бартса. Ещё ты мог бы принять мое предложение. Мы не в той ситуации, когда мы могли разойтись по домам, будто ничего и не видели.
Шерлок словно решался на что-то, и на секунду мне показалось, что он действительно собирался свернуть мне шею. Это было бы неразумно, подумал я. Не то чтобы я боялся смерти. Со временем к смерти у меня выработался довольно философский подход. Да - это было неудобно, болезненно и рушило все ваши планы. Да, вас могли бы похоронить в костюме, от вида которого заплакал бы и Элтон Джон. В нашем случае - меня бы выловила и долго опознавала немецкая полиция. Но страшно это не было.
- Послушай, - сказал я, - здесь, черт возьми, холодно и пахнет краской. Я жду.
И Шерлок, помедлив, процедил:
- Я согласен.
Уже в тот момент, когда я услышал это, я понимал: Шерлок согласился только потому, что ему было скучно. Я промолчал о том, что у меня не было ни единого конкретного плана, чтобы его развлечь. Когда победа в вашем кармане, о таких вещах обычно не говорят.
Та легкость, с которой Шерлок пошел за мной, разумеется, оказалась обманчивой. Огромного труда мне стоило выведать, где он живет; чтобы выбить из него один-единственный адрес, потребовалась целая комбинация из подколов, вопросов, логических выводов и блефа. Шерлок оставался самим собой, даже сменив английские документы на немецкие, а пальто (Белстафф, полторы тысячи фунтов в лучшие времена) на растянутый свитер. К слову сказать, с этим ужасным свитером Шерлок отлично вписался в берлинскую моду. Он предусмотрел все. Ситуацию осложняло и то, что я не предусмотрел ничего. Я ожидал встретить Шерлока где угодно и когда угодно - в Непале через год, в Индии через полгода, мёртвым и на лондонском кладбище, погребенным под футами земли, но не здесь и не сейчас. Впервые в жизни мне было решительно нечего ему предложить. Меня беспокоил именно тот момент, когда Шерлок догадается об этом. Вы же знаете: он никогда не был дураком. Мне приходилось делать звонки Кори попусту. Планировать то, что не собирался, в то время, как на горизонте не маячило решительно ничего. Рано или поздно Шерлок должен был раскусить весь этот цирк.
Еще тогда Шерлок сказал:
- Сейчас ты не похож на человека, у которого есть план.
Под ногами хрустело битое стекло; я зател ботинком банку из-под колы, и она со звоном отскочила в сторону.
- Но у меня есть план, - ответил я.
Я дал себе несколько дней на то, чтобы его выдумать. Я занимался совсем не нужным для себя дерьмом и в то же время я должен был создать шедевр. Предупредив Шерлока, что мне понадобятся три дня на то, чтобы все уладить, все эти три дня я не выходил из дома. Я сменил Россини на Bloc Party, пил черный кофе и джин из мини-бара, смотрел старое кино, читал, спал по три часа и думал. Моя работа всегда была творческой. Я никогда не знал, что именно меня вдохновит - биография Иди Амина, "Искусство войны" или и вовсе "Доктор Стрейнджлав".
Я вдохновлялся Андерсом Брейвиком и - совсем немного - Брэдбери. Ни о том, ни о другом Шерлок никогда не слышал - и соответственно, с первого раза не увидел бы ни одной отсылки, а этого я и добивался.
Я собирался устроить преступление века в то время, когда с его начала прошло лишь двенадцать лет. В отличие от двадцатого века, с его двумя мировыми войнами, ядерным кризисом, Титаником, каннибальским режимом в Уганде, Джефри Дамером, вливавшим жертвам кислоту в черепа, сталинскими расстрелами, большой охотой на евреев в Германии и бойнями в школах, встряхнуть двадцать первый было удивительно легко. Двадцатый век походил на давно зачерствевшего солдата-калеку. Двадцать первому же по наследству достался его посттравматический синдром, но ни капли травматического опыта. теракт одиннадцатого сентября был скорее исключением, подтверждавшим правила. На телевизионном экране даже война в Ираке переставала быть страшной, превращаясь в смешную и грязную распрю правительств из-за нефти.
Источников вдохновения для того, чтобы развлечь Шерлока, мне могло бы хватить на всю жизнь. Целая библия анархиста была описана у Паланика - описана плохо, глупо и неумело. Я претворил бы в жизнь все, что сказал Тайлер Дерден, так, как Тайлеру Дердену бы и не снилось. Но я выбрал именно Брейвика.
В какой-то мере меня зачаровывало то, насколько умно он спланировал свое преступление. Да - он тратил свой талант на пустяки. Да - он выбрал не самое подходящее место для борьбы с мультикультурализмом. Но он был одним воином в поле, и ради какой-то чертовой идеи продумал все до мелочей.
Я позвонил Кори и сказал, что жду ее в Берлине; на следующий день я встретился с ней в паршивой пародии на ирландский паб и сказал:
- Мне нужны посредники в Париже, Берлине и Лондоне.
- Я понятия не имею, что вы задумали, - ответила Кори, - но мне кажется, что вы выбрали не самое лучшее время.
- Да черта с два, женщина, - разозлился я. - Тебе не кажется, что я слишком много тратил времени впустую? Я задумал весь этот план с Ричардом Бруком. Неделю с лишним вел светские беседы с правительственным планктоном. Нет, спасибо.
Пока Кори договаривалась с посредниками, я четко определил для себя: мне были нужны организации националистов, охрана Дэвида Кэмерона и один французский шизофреник - это было бы очень достойным развитием темы Бута или Ли Харви Освальда. Разумеется, ни к кому я пока не приближался напрямик. Это я собирался доверить посредникам. Я придумывал для них роли, прописывая до мелочей все - от цвета и формы запонок до марки шампуня. Ничто не должно было вызывать подозрений. К делу надо было подходить серьезно. С другой стороны, я всегда приветствовал здоровую иронию.
Я пригласил Шерлока в крошечное кафе на Кастаниеналлее; наверное, со стороны это выглядело как свидание.
- У тебя есть две недели, - сказал я. - Отчет пошел.
Шерлок спросил:
- Погибнут люди?
Я кинул в кофе кусочек сахара.
- Совсем не обязательно. Ты уже можешь начать задавать мне вопросы, но как насчет просто поболтать?
Шерлок посмотрел на меня так, будто хотел сказать: пока что задать лишний вопрос значило лишний раз показать слабость, а свою слабость он показывать не собирался.
- К тому же, - я сделал глоток, - я уверен, что догадаешься ты сам. Или по крайней мере начнешь догадываться. Давай поговорим о чем-нибудь отвлеченном. О музыке, например.
- Я не слушаю музыку, - сказал Шерлок.
- Но твой сосед слушал иногда. Ты даже выяснил, что именно.
- Джонни Кэша, когда нервничал. Бессмысленно, если учесть ритм.
- Шерлок, Шерлок... - я цокнул языком. - Ты ничего не понимаешь в рок-н-ролле. В классике, впрочем, тоже. Я слышал, как ты играешь на скрипке. После этого "Би Джиз" были детской шалостью.
С минуту смотрели друг на друга и отчаянно искали темы для разговора. Я язвил, а Шерлок всячески показывал, что ему не интересно. Потом я решил, что буду говорить, не важно, нравится ли это Шерлоку, или нет. В какой-то мере мне казалось, что я говорил сам с собой; вскоре я взглянул на Шерлока и заметил, что он меня внимательно слушает. Похоже, он искал зацепки. В рассказах о том, почему Джонни Кэша стоит любить, и о Абу-Грейб и Гуантанамо. Шерлок не сводил с меня взгляд. Я улыбнулся, как будто хотел снять напряжение.
- Пытки музыкой? - сказал Шерлок. - Зависит в основном от частоты и продолжительности.
- Не принижай культурный фон, - возразил я. - Арабы в жизни не сталкивались с металлом. И кстати, браво. Ты начинаешь осваивать светскую беседу.
- Я быстро учусь, - ответил Шерлок.
Посредники нашлись примерно за сутки; во Франции это была женщина, для Англии я подобрал мужчину лет под сорок с американским акцентом, а для Германии - тридцатилетнего безработного журналиста с очень сильной харизмой. Представившись неким Альфредом А. Нойманном, я проговорил с ним по телефону полчаса. Из всех троих журналист оказался самым толковым малым: читал "Самоликвидацию Германии" Саррацина и был всерьез озабочен мусульманской экспансией. Зато женщина прекрасно умела работать с людьми. Это было то, чего я от нее и хотел. Американцу я пообещал заплатить больше всех, хотя все, что от него требовалось - это выглядеть представительно и не рассказывать слишком много. У него были связи в правительстве, а это само по себе было неплохо.
Наибольшие надежды я возлагал на журналиста. У меня были все шансы сделать его новым сумасшедшим революционером. Он же понимал, что бороться за Германию гораздо удобнее, когда все это оплачивает какой-то Нойманн со стороны. Для этого я взломал чужой банковский счет. Насколько помню, он тоже был зарегистрирован на американца. Мне было важно обвинить американцев во всех смертных грехах, не считая француза-шизофреника. Так пожинать пожинать плоды того, что я собирался сделать, я мог бы еще несколько лет.
Я предложил Шерлоку прогуляться по Тиргартену. Закончилось все тем, что мы сидели на скамейке где-то недалеко от зоопарка; я рассматривал мимо проходящих людей, а Шерлок сутулился рядом. Рука у него была облеплена никотиновыми пластырями.
- Не лучший способ бросить курить, - сказал я.
- Я не бросаю курить, - ответил он. - Я думаю.
Я фыркнул:
- Шерлок, вынырни хотя бы на секунду из своих мыслей. Вернись на землю.
Само по себе это уже было выглядело подсказкой на миллион.
Шерлок вздрогнул и пристально взглянул на меня.
- Жизнь - прекрасная штука, не так ли? - спросил я. - Оглянись вокруг. Человека можно пытать песнями Эдит Пиаф и убить пакетом молока. Вот это я и называю миром больших возможностей.
Шерлок содрал один из никотиновых пластырей и ничего не ответил.
В тот момент я почти хотел его - сутулого, с лицом ящерицы, бледного. Когда я впервые испытал это чувство, я сказал себе: поздравляю, дружище, твои навязчивые идеи перешли на новый уровень. Если бы само слово "влюбленность" так не раздражало меня, я признал бы, что был влюблен.
На выходе из зоопарка, возле ворот с башенками, покрытыми зеленой черепицей, я окончательно вжился в образ местного гея и даже забыл на секунду о пытках, пакетах молока и преступлениях. Я взял Шерлока за руку, а он дернулся, но почему-то не остранился. Кожа у него была сухая и холодная. Губы тоже.
Я три года играл с ним в кошки-мышки и потратил кучу нервов и времени на то, чтобы придумать для него просто отличное преступление. Мне кажется, я имел право на все, что бы ни пришло мне в голову.
Я запустил пальцы ему в волосы, а он ужасно ссутулился, и все это было настолько глупо и неловко, насколько вообще могло. Потом я сказал:
- Шерлок, это определенно был не самый худший поцелуй в моей жизни.
- Но самый скучный, - продолжил он за меня. - Предсказуемо, Джим.
- Черт возьми, - возмутился я. - Это я здесь буду тебя провоцировать, а не ты меня.
Шерлок только усмехнулся.
Я дал журналисту карт-бланш на все, что бы ни взбрело ему в голову и целую кучу денег и лицензий. Женщина-француженка прикидывалась сектанткой, и для этого дела мне пришлось подогнать ей настоящих сектантов и провести некоторую разъяснительную работу, но шизофреник начинал верить, и это само по себе было замечательно. Следующими в списке стояли божественные знамения. Все это получалось интереснейшей тройной отсылкой. Я веселил себя тем, что во всяком случае заставил бы Шерлока выучить историю. Английские националисты бушевали. Охрана Дэвида Кэмерона была куплена специально для того, чтобы их подстраховать.
Меня же выводила из себя невозмутимость Шерлока. Прямо под его носом разворачивалось тройное преступление, и он все еще не вывел меня на чистую воду, но даже не менялся в лице. Я поцеловал его, а он ответил мне усмешкой. В общем и целом я готов был сдохнуть, но Шерлок был слишком занят мыслительным процессом, чтобы это заметить; впрочем, такие подробности мы опустим.
Мне хотелось заставить Шерлока отреагировать хоть как-то. Заставить его почувствовать хоть что-то.
Мы гуляли по узким улочкам Пренцлауэр Берга, продирались сквозь джунгли из концертных плакатов "Бонапарте" и групп, играющих паршивый грайндкор, сквозь афиши из галерей современного искусства и пестрые виниловые наклейки на стенах, надписи "освободите Пусси Райот" и живописных зомби. Зомби нравились мне больше всего. Если присмотреться, в них можно было бы узнать немецкое правительство.
Мы были парочкой вюбленных, один из которых болтлив до невозможности, а у другого скверный характер.
Когда мне в очередной раз попалась на глаза мазня под Бэнкси, я сказал Шерлоку, что это напоминает мне об Англии, а он не понял, о чем я, и это было ужасно предсказуемо - что, в конце концов, он знал об искусстве?
Я коснулся щеки Шерлока, провел пальцем по его губам, потом, разозлившись, сунул палец ему в рот - надеясь, что меня хотя бы укусят. Он среагировал запоздало.
- Очаровательно, - сказал я.
- Я думаю, - ответил Шерлок.
- Подумай об удобрениях, - подсказал я.
- Аммиачная селитра, - выдал он после некоторых раздумий.
- Может быть.
- Я уже догадался, что ты планировал взрывы. Это было ожидаемо.
- Молодец, - улыбнулся я.
Мы стояли в тесном переулке, под ногами у меня шелестели клочки цветной бумаги, на которой на принтере было отпечатано "ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ", я прижимался к Шерлоку, а Шерлок наклонился ко мне, и от его сосредоточенного взгляда мне даже стало смешно.
Я распутывал его шарф неслушающимися пальцами.
Шерлок сказал:
- Для того, чтобы получить такое количество удобрений, не вызвав подозрений у полиции, им было нужно что-то вроде фермерской лицензии. Надо было зарегистрировать предприятие. Компанию по выращиванию овощей, например. Или грибов.
- Предположим, полиция была проплачена. Рассматривай это как один из вариантов. Но ты копаешь в очень верном направлении.
Я уткнулся носом в его шею, и он не отстранился.
Я сказал Шерлоку:
- Я доволен.
Шерлок выдохнул. С пару секунд я смотрел ему в глаза - мое тело трясло, в ушах звенело, в глазах плясали цветные пятна, и то ли все было и правда настолько замечательно, то ли винить надо было мое больное воображение. Влажные волосы налипли Шерлоку на лоб, и я, раскрасневшийся, взмыленный, наверное, выглядел не лучше.
Наконец Шерлок вскрикнул; я же наоборот закусил губу, просто потому что хотел остаться победителем в этой ситуации до конца. Мы лежали в моей развороченной кровати среди измятых простыней, не говоря друг другу ни слова. Одеяло валялось на полу вместе с половиной подушек и журналами, которые я читал по вечерам от скуки - "Шпигель", "Форбс" и еще что-то.
Шерлок молчал, а я мысленно отсчитывал время - секунда, две, три - как будто от этого что-то зависело. Кажется, когда Шерлок вдруг заговорил, я успел досчитать до тридцати девяти, а может, и до сорока.
- Андерс Брейвик, - сказал Шерлок, - норвежские теракты. Делал взрывчатку из удобрений, начинил ей автобус, переоделся в форму полицейского. Я должен был вспомнить это раньше!
- Я был уверен, что где-то ты это слышал, - кивнул я.
Шерлок определенно справлялся.
- Брейвик выступал против исламизации. Ты проконсультировал националистов.
- Не совсем так, но сути это не меняет.
- Из всех стран Европы, в которых можно было бы это устроить, лучше всего подходят Франция и Германия. Ставлю на Германию.
- Ставь, не прогадаешь.
- Как насчет идейного лидера?
- Я нашел его.
- Ты собрался взорвать правительство.
- Верно.
Он сидел на моей кровати совершенно голый и разделывал меня под орех, и вы знаете, в этом было что-то удивительно трогательное.
В конце концов, тогда, в Германии, у нас не оставалось ничего, кроме наших больших и не очень игр.
Об аресте журналиста я узнал от своих осведомителей - дело о подрыве Бундестага не отдали на растерзание газетам и телевидению. Эту проблему немецкие власти предпочли решать тихо, без лишней крови и волнений в обществе; в чем-то такое решение было мне даже понятно. В стране, населенной турецкими эмигрантами, не стоило мутить воду лишний раз.
- Раскрой мне свою кухню, - попросил я. Я мог бы догадаться и сам, но почему-то именно услышать обо всем от Шерлока показалось мне очень важным.
- Я проверил зарегистрированные в последние два месяца предприятия по выращиванию овощей. Владелец одного из них как-то работал политическим обозревателем. Даже вел блог, который удалил. Восстановить блог было нетрудно. Записи даже подходили по теме. Потом я взломал его почту. И параллельно проверил подпольные националистические организации в Берлине.
- Ловко, - я коснулся губами плеча Шерлока, и он даже не вздрогнул.
- Неплохо, но маловато, чтобы взбаламутить Европу. На одной Германии ты бы не остановился.
- Послушай, - сказал я, - я знаю, что это не в твоем вкусе, но я порекомендовал бы тебе искать вдохновение в Битлз.
- Битлз, - повторил он.
Я улыбнулся.
- Если тебе совсем они не нравятся, попробуй слушать их задом наперед. Может, будет звучать лучше. А не будет - ты должен знать о Буте или Освальде.
Я был уверен: Шерлок достаточно умен, чтобы не бросаться пускать песни Битлз задом наперед, а изучить отсылку со всех сторон. Было бы совсем обидно, если бы Шерлок начал повторять мои школьные глупости.
Пока он наводил справки, я пил белое вино - мне хотелось чего-то местного, а хуже немецкого красного вряд ли можно что-то придумать, - пересматривал "Американского психопата" и слушал все тех же Bloc Party и Джина Питни. Что касается Джина Питни, то я всегда любил музыку из шестидесятых. Что-то в ее звуке - неуловимо чистое, теплое и бестолковое - всегда успокаивало меня. "Человек, который застрелил Либерти Вэленса" было, безусловно, прекрасной вещью, насколько вообще прекрасной может быть вещь из вестерна, не попавшая в вестерн. Если бы Шерлок не разгадывал мои загадки так быстро, рано или поздно я бы опустился до Брайана Хайленда и песенки про желтые бикини в горошек.
Но Шерлок вернулся ко мне день спустя.
Он зашел ко мне в номер с таким видом, будто хотел спросить, и что же дальше. "Человек, который застрелил Либерти Вэленса" играл на повторе уже в который раз, и я успел прослушать три кавер-версии (и даже симфоническую) и переключить внимание на более позднего Питни, но все равно вернулся к классике.
- Битлз задом наперед, - сказал Шерлок. - Неплохо! Я вышел на дело Чарльза Мэнсона. Это было достаточно очевидно.
- Ты не забыл Бута и Освальда?
- Я сложил все это вместе, - ответил он, и в этот момент он выглядел Стивеном Хокингом, только лучше. Я любовался тем, как он думал, и, если честно, в этот момент я безбожно сдавал позиции, я неотвратимо проигрывал, но это меня не слишком волновало. В кои-то веки я поймал себя на том, что хотел проиграть. Я действительно хотел проиграть. Я готов был простить Шерлоку любую оплошность; не думаю, впрочем, что ему это было нужно. Он схватывал все налету.
- Чарльз Мэнсон, Бут и Освальд. Фанатик, который планирует убить президента, а за фанатиком стоит секта.
- Как ты нашел их?
- Вспомнил все случаи, похожие на ритуальные убийства, произошедшие в Париже за последние пять лет. Большинство совершали маньяки-неудачники, но вот один раз все действительно совпало. Сопоставил улики, раздобыл координаты и сбросил местной полиции адрес, сделав вид, что это наркопритон. На наркопритон не тянет, но когда они устроят облаву, они найдут много интересного. С покушением на президента они бы решили, что я хочу их разыграть.
- Браво, - сказал я.
Он стоял передо мной, невыспавшийся, забывший даже надеть куртку, а где-то у меня в груди сворачивалось кольцами, словно пружина, беспомощное и безудержное желание обладать.
Я запустил Шерлоку пальцы в волосы, прижался к нему, как если бы мне больше ничего не оставалось, я прошептал:
- Закрой глаза и думай об Англии.
Пружина распрямилась.
Он действительно подумал об Англии - подумал о ней именно в том ключе, который я и подразумевал.
- Что-то вроде, - сказал я, - сараевской истории.
- Сараево, - ответил он. - Эрцгерцог Фердинанд. Я перерыл все истории покушений на глав государств еще тогда.
- Славный подход. Даже если ты проиграешь... о чем говорят тебе слова "главное - не победа, а участие"?
- Полный вздор.
- Тоже верно, - согласился я. - Позиция неудачников, которые успокаивают себя тем, что хотя бы сделали все, что могли.
Шерлок пропустил мои слова мимо ушей. На его лице застыло выражение напряженной задумчивости. Несколько секунд он будто бы что-то прикидывал, пробормотал себе что-то под нос, а потом поднял на меня взгляд.
- Открытие лондонской олимпиады. Опять несогласные. Но ты не будешь проводить такое без страховки. Логичнее всего было бы искать страховку в команде Кэмерона. Ты вербовал охранников через подставное лицо.
Я стоял у окна совершенно голый, Шерлок тоже, и не то чтобы я чувстовал себя незащищенным. Под ногами, как осенняя листва на улице, шелестели глянцевые страницы журналов, и все это было настолько глупо, насколько вообще могло быть: Шерлок раскалывал меня под орех, мои стройные планы развинчивались в считанные секунды. Шерлок разделывал меня, как Молли Хупер разделывала трупы, стерильно и добросовестно.
У Джима из ай-ти ничего не получилось с Молли Хупер, потому что мой сценарий был скорее постмодерном, чем романтической комедией. Романтические комедии, в силу ориентированности на аудиторию, чаще всего работают на осуществление женской мечты: даже тебя с твоей боязнью людей, кардиганами в вишенку и дурацкой помадой однажды кто-то полюбит до потери пульса. Я же больше тяготел к реалистическим сюжетам, в которые в нужный момент вплеталась своя доля фантастичности и идиотизма. Поэтому я оставил Молли ее сайти знакомств, ее утренний кофе, ее постоянные и безуспешные поиски, ее дурацкую влюбленность. Если и было что-то, в чем Джим из ай-ти бы ее понимал, так это именно та влюбленность.
- Убийство Фердинанда, - сказал Шерлок, - было формальным поводом начала Первой Мировой.
Я улыбнулся.
- Ты взялся за изучение истории?
- А ты хочешь развязать крупную международную грызню. Лучшим способом это сделать было бы именно подставное лицо, личность которого вскрылась бы в первые дни расследования.
- И тут тебе на ум не приходит никто, кроме...
- Американцев, - закончил Шерлок.
Я был разбит - не как Наполеон под Ватерлоо, скорее как тот обезумевший от голода боксер в рассказе Джека Лондона, не как Гитлер в бункере, больше как старик, поймавший большую рыбу у Хемингуэя. И только полный дурак сказал бы, что мне это не нравилось. Нравилось - даже не самое подходящее слово. Черт возьми, я был счастлив. Меня трясло и колотило, как после амфетамина, салют у меня в груди чуть было не вышиб последний воздух из легких, я готов был апплодировать Шерлоку, а если бы он пил и я не был Хэнком Пикфордом, я бы закатил вечеринку, на которую согнал бы всех местных светских падальщиков, поливал бы их шампанским и смеялся, смотрел бы на скучающее лицо Шерлока и смеялся.
- Теперь я могу идти? - вдруг спросил Шерлок.
- Как? - пробормотал я. - Как, черт возьми?
- Я разгадал твою загадку, - сказал он. - Ты исчезнешь еще до того, как я скажу про тебя Майкрофту. Убедить всех, что тебя никто не придумал, я не смогу - чтобы к этому кто-то прислушался, мне придется раскрыться. К тому же, это скучно.
Честно говоря, я чувствовал себя так, будто меня оглушили пыльным мешком.
- Твою мать, - только и сказал я.
Шерлок усмехнулся.
Я выдержал паузу, чтобы не ляпнуть что-нибудь вроде "это не честно", потому что в кои-то веки мне удалось закончить большую игру, и это выглядело совсем не так, как я себе представлял. Это выглядело ужасно глупо и неловко.
Я сверлил Шерлока взглядом, не говоря ни слова, пока он одевался, пока зашнуровывал кеды, в которых прикидывался рядовым берлинцем, пока натягивал уродливую серую кофту.
Если бы я сам существовал в сценарии, созданном чьим-то воображением, где-то на заднем плане играло бы "Останься со мной, детка". От мысли о том, насколько заезженный это трюк, мне стало противно.
- И да, захочешь еще как-нибудь развлечь меня - звони, - сказал Шерлок и подмигнул. - По возможности обязательно займусь.
Дверь за ним закрылась. Я сглотнул, посмотрел на часы, тикающие на спине, вдумчиво сосчитал до двенадцати или тринадцати, попытался перевести дыхание - сделал все, чтобы не чувствовать себя так по-идиотски.
Кажется, в тот вечер я совершенно случайно разбил зеркало и печатал пальцами, перемазанными в крови и липкими от виски с колой, пока бронировал Хэнку Пикфорду билет до Франции. Руки потом я помыл с мылом и антибактериальным гелем, как если бы это могло помочь.
Так, во Франции я был уже на следующее утро. Хэнк Пикфорд пропал без вести в трущобах Восточного Берлина. Руперт Иден приземлился в аропорту Ниццы с пошлым коричневым чемоданом Луи Вюттон и в лихо надвинутой на глаза белой шляпе. Одну ночь я провел в первом попавшемся отеле, не думая ни о чем - голова у меня была больше всего похожа на пустой чердак, а перед глазами все проплывало, словно попорченная черно-белая пленка. Потом переехал в дом на горе с внутренним двориком и видом на море, проторчал там три дня один и наконец позвонил Кори, а она сначала не поверила, что я сбежал из Берлина.
О том, что мне нужно забыться, я решил, сидя на шезлонге во внутреннем дворике и разглядывая свои обгоревшие ноги. Руперту Идену нужны были самые грубые, бестолковые и громкие развлечения, которые мог бы предложить Лазурный берег.
Ночью Руперт Иден напивался в "Les Caves du Roy", заигрывая с длинноногими загорелыми девицами, которые были непонятно откуда и отвратительно говорили по-английски, чуть было не подпалил одной волосы крошечной искрящей петардой, воткнутой в крышку бутылки от шампанского, а под утро прошествовал по холлу "Библоса", едва перебирая ноги, в разодранной майке, как если бы был принцем Гарри. Не хватало только нацистского кителя для полноты образа.
Кори уже ждала меня дома. Я выпил алка-зельцер, поспал до полудня и, почистив зубы и вымыв голову, объявил, что готов к новым начинаниям.
Час спустя, в машине, Кори вдруг сказала:
- Рокстон выходит из-под контроля.
Я скривился.
- Слушай, меня в последнюю очередь волнует, что сейчас происходит в Уэльсе.
- И что теперь? - спросила она.
Мимо проносились поля, виноградники и знаки ограничения скорости.
Я ответил:
- Полагаю, мы не соскучимся.
О Берлине и всех своих трех планах я рассказал ей на пути в аэропорт, намеренно умолчав о Шерлоке, но мне кажется, она догадалась обо всем сама. Что я всегда ценил в ней - так это ее умение молчать.
Уже в самолете, на рейсе "Ницца - Нью-Йорк" мы взяли себе шампанского, и я почему-то вспомнил слова Шерлока. Шерлок сказал:
- Захочешь еще как-нибудь развлечь меня - звони.
Подмигнув так буднично, будто говорил о плетке, забытой в морге.
Сделав глоток, я попросил Кори:
- Послушай, если мне еще раз взбредет в голову что-нибудь подобное - начинай искать телефон той китайской клиники для игроманов.
Кори усмехнулась.
URL записиНазвание: "Игры большие и не очень"
Автор: марронье
Пейринг: Шерлок Холмс/Джеймс Мориарти
Размер: 7500 слов
Рейтинг: между PG-13 и R
Жанр: ангст
Предупреждения: AU, где Мориарти остается жив, POV Мориарти, некоторые читатели могут увидеть OOC
Саммари: все принадлежит АКД и Моффату с Гэтиссом
От автора: написано на мультифандомный благотворительный аукцион
Автор искренне благодарит заказчика за идею, моральную поддержку и вдохновение. Заказчик, о том, какой вы замечательный, вы уже все знаете.
читать дальшеИтак, когда я позвонил Кори уже с Лазурного берега, она была, мягко скажем, удивлена.
- Юг Франции, - сказал я, - слишком очевидное место, чтобы здесь стали меня искать. Снял чудесный дом на Кап-Ферра. Ненадолго. Подробности позже, указания тоже.
Кори ответила коротким "тогда жду" и даже не назвала меня боссом. Почему-то это было даже мило; на секунду мне даже показалось, что все снова возвращается на круги своя, хотя я прекрасно знал, что даже думать об этом глупо. В ближайшие года три-четыре надеяться на то, что я буду просыпаться по утрам и получать от Кори смс с отчетами, покупать квартиры в Лондоне под чужими именами и заказывать взрывчатку, надувать британское правительство и пить кофе рядом с Найтсбриджем, не имело смысла. Большие игры откладывались до неопределенных времен.
Мне оставались игры помельче, где-нибудь в Америке, и это было обидно, потому что Америка всегда предоставляет такой простор возможностей, о котором в Европе даже не подумаешь.
Дом на Кап-Ферра был замечательным (по общечеловеческим меркам), но меня бесило здесь решительно все: и мраморный пол, и насекомые, стрекочущие в саду, и вид на залив с балкона.
В первый день я попробовал загорать во внутреннем дворике, но обгорел, был похож на рака и чувствовал себя ужасным придурком. Я спустился по горной дороге, издыхая под солнцем, испортил свои шлепанцы Эрмес, дурацкие, из страусовой кожи, но все-таки купил в местной пекарне миндальных круассанов. И без удовольствия съел их на кухне. Потом опустошил бутылку из хозяйских запасов вина и решил, что давно ничего не читал, но книги меня не слишком успокоили.
На второй день, стоя в душе, я спросил себя, какого чёрта, Джим, стоило ли это того, Джим, и не нашел ответа. Под вечер, пьяный в хлам, я наблюдал с балкона за яхтами в заливе, угадывая, сколько стоит каждая, и как можно было бы ее потопить, а потом начался конкурс салютов, и я понятия не имел, на каком берегу он проходил, но гремело так, что уши закладывало.
По-своему я скучал по Берлину. Нет, не так: я скучал по Берлину так, что хотелось сдохнуть, хотелось разломать себе рёбра и вывернуть грудную клетку наружу, но знал, что точно не буду туда возвращаться.
Пол-ночи я всматривался в стену, как будто на ней показывали шоу Опры Уинфри.
На третий день я решил: раз уж во Францию я приехал парнем по имени Руперт Иден, то стоит вжиться в роль. Джиму Мориарти во мне хотелось завыть, разбить окно и расцарапать себе руки в кровь, подорвать что-нибудь в Монако или Сен-Тропе, или, может быть, купить яхту, устроить вечеринку и поджечь палубу именно в тот момент, когда все уже надерутся или нанюхаются кокса. Но Руперт Иден был существом куда более примитивным - ему хотелось "Кристалла" и трахаться.
Честно говоря, я не знал, сколько так протяну.
Плохо слушающимися пальцами я набрал номер Кори, и, услышав ее хриплый голос, сразу потребовал:
- Зайдешь в Эрмес, купишь мне десять пар новых шлепанцев. Цвета и кожа на твой вкус. И поищи мне билет до Нью-Йорка. Улетаю через три дня.
Кори пообещала, что все будет сделано и спросила:
- Где вы были? Что происходило?
И я ответил:
- Если бы я хотел, чтобы ты знала, я бы написал об этом книгу. Забронируй мне столик в "Les Caves du Roy" на завтра. Только вип-зона. Если вип-зоны не будет, сойдет и "Никки Бич".
Руперта Идена во мне неудержимо тянуло к быстрым и легким удовольствиям - загорелым гибким телам, диванам, липким от пролитого шампанского, приглашенным второсортным знаменитостям.
Джим Мориарти же был опустошён. Нет, не так. О-пус-то-шён.
Я включил Эдит Пиаф - она пела, что ни о чем не сожалеет, и я почти было с ней согласился, но потом вспомнил о себе и о Шерлоке, о Лондоне и Берлине, о том, что было и будет, и о дерьме, которое нас ждет, и поверьте мне, если бы я написал книгу, я бы не стал ее издавать. Я бы спрятал ее получше и не перечитывал.
Я мог бы начать свою историю с Лондона, с того момента, как Шерлок стоял на крыше Сент-Бартса, но тогда я опустил бы слишком многое. Впрочем, если бы я начал с Дублина и со своего детства, вышло бы предельно занудно. К тому же, под историей я имею в виду вовсе не свою биографию. В конце концов, не важно, что мои родители развелись, как и не важно, что меня почти не дразнили в школе, или то, что я изучал математику в университете. Я говорю о другой, нашей с Шерлоком истории.
Всю свою жизнь я был увлекающимся человеком; в двенадцать я увлекался математикой, "Битлз" и биографиями серийных убийц. Помню, что даже прокручивал записи "Битлз" из любопытства задом наперед, чтобы понять, где же Чарльз Мэнсон увидел там зашифрованное послание о конце света. Однажды мне пришла в голову идея написать Мэнсону в тюрьму и спросить об этом, но я быстро от нее отказался - какой ответ бы я получил? В восемнадцать я все еще любил математику, а "Битлз" и биографии серийных убийц сменил компьютерный взлом банков и изготовление взрывчатки в подвале. К тому времени я уже перебрался в Лондон. Бывало, когда у меня выдавался свободный день, я не вылезал из квартирки, которую тогда снимал в Ист-Энде; пил апельсиновый сок и джин отдельно, слушал десятки заслуженно всеми забытых рок-групп из шестидесятых и сидел за компьютером, не вставая. Когда мое сидение за компьютером начало приносить более или менее крупные плоды, я переехал из Ист-Энда в центр и забросил взлом.
Мой дед всегда говорил мне:
- Джим, ты должен стремиться к большему.
Я и стремился.
В две тысячи девятом, уже успев обзавестись Кори (моя предыдущая ассистентка застрелилась, и тут я честен), трижды сменить обстановку и снова вернуться в Лондон, я встретил Шерлока. Мне было почти тридцать три - возраст Христа - и я все искал чего-то, что могло бы заинтересовать меня больше, чем на неделю. Как-то раз Кори сказала, что мне ни в коем случае нельзя давать скучать, и она была права: скука сбивала меня с толку и вгоняла в тоску. Можно сказать, что скука была моим злейшим врагом и главной проблемой. Все, что бы я ни делал, я делал только потому, что это казалось мне забавным.
Я начал с организации ограблений и массовых боен в местах, где они случаются реже всего - люкс-супермаркетах, яхт-клубах, зоопарках, к примеру. Затем я переключился на теракты и похищения людей, а к тридцати годам начал задумываться о финансовых кризисах и международных скандалах. Я никогда не забывал, что сказал мне мой дед. Если честно, это было единственное, в чем я с ним согласился за всю свою жизнь. В основном он рассказывал мне о католической церкви, о том, что бывает с грешниками, и о том, что Тэтчер была славной женщиной.
Я узнал о существовании Шерлока, когда Кори сообщила мне, что Скотланд-ярд обзавелся своим консультирующим детективом.
- Ты сегодня решила запудрить мне мозги всякими глупостями? - спросил я.
Кори не изменилась в лице. Я затолкал под язык таблетку болеутоляющего - в тот день моя голова просто раскалывалась, и это я помню как сейчас.
- И как он?
- Хорош, - ответила Кори.
Позже я узнал, что Шерлок был не просто хорош. Он был очень хорош.
В чем-то он был ужасно похож на меня. Я ценил интеллект, и Шерлок тоже. Он так же, как я, ненавидел скуку. Могу предположить, что он убегал от нее всю жизнь, и это тоже нас по-своему роднило.
В остальном же - Шерлок снимал квартиру на Бейкер-стрит вместе с бывшим военным врачом, которого я однажды чуть не взорвал, редко виделся со своим братом и почти не виделся с матерью, а в юности сидел на кокаине, но слез. Шерлок бросал курить, хранил пальцы, глаза и головы трупов в своем холодильнике и предпочитал не церемониться с людьми.
- Оригинально, - сказала Кори.
- Мило, - сказал я, стараясь сделать как можно более скучающее лицо. - Очень мило. Даже очаровательно.
На самом деле, это было чем-то-с-первого-взгляда. Я избегаю слова "любовь" вполне сознательно. Думаю, я бы предпочел слово "вызов" - оно здесь подходит больше.
Так, с первого взгляда само существование Шерлока показалось мне вызовом. Если бы я задумался о причинах, это бы заняло слишком много времени, и в итоге я составил бы огромный список, в котором не было бы ничего первостепенного. Люди, как и большинство вещей в нашей в жизни, просто случаются. В нашей жизни, среди налогоплательщиков, адвокатов и магазинов, где нельзя купить ничего по кредитке без паспорта, иногда просто необходимо немножко иррационального.
Игра в поддавки с Шерлоком чертовски увлекла меня, еще начиная с той встречи в бассейне, или, может, гораздо раньше. В те дни мне больше не приходилось думать о скуке: я то спал по четыре часа в сутки, обдумывая все свои следующие ходы, то просыпался под вечер и всю ночь смотрел записи концертов Би Джиз, оценивал свои позиции, изучал информацию от осведомителей и исправлял ошибки в планах. Шерлок занимал все мои мысли; я придумывал личины, под которыми появлюсь перед ним, и тут же забраковывал. В конце концов я остановился на застенчивом компьютерщике-гее, работающем в Бартсе. Игра с Шерлоком завела меня как никогда далеко. Потом была затея с Ирэн Адлер, затея с убийцами, затея с Ричардом Бруком. Я превратился в спортивный интерес. Я весь словно состоял из навязчивых идей, и навязчивые идеи держали меня гораздо крепче, чем скука. Вот то, что поверхностный человек назовет любовью.
Моя помощница сказала:
- Как только Шерлок признает ваши правила игры, он тут же надоест вам.
- Тогда и умереть можно, - пошутил я, но тут же огрызнулся. - Кажется, я не спрашивал твоего мнения.
Я знал себя. Какое-то время пистолет действительно выглядел выходом, но я быстро уяснил: Шерлок никогда не принял бы ничьи правила.
Раньше это сводило с ума. Признаться, и сейчас все обстоит не лучше. С одной стороны, это не самая приятная штука. С другой стороны, я ни на что не променял бы все это время. Особенно Берлин.
План, конечно, был разработан до мелочей заранее. Ричард Брук покоился на одном из лондонских кладбищ, и его могилу никто не навещал. Дешевое черное надгробие с серебряными буквами и маргаритки я выбрал сам еще в тот момент, как Брук родился в моей голове. Надгробие Ричарда Брука существовало для меня еще раньше детских передач в портфолио и интрижки с уродливой журналисткой. Я был предусмотрителен.
Похоронив Брука, я тут же начал паковать чемодан. Костюмы пришлось сменить на застиранные серые джинсы и бесформенные майки. Я прихватил с собой пару очков "рэй-бэн", растоптанные кеды и рюкзак. Для хипстера плохой вкус был главным трендом десятилетия. Я был тридцатилетним неудачником, которого бросила невеста. Я назвался Хэнком.
Хэнк хотел забыться, сделать кучу новых фотографий, которые все равно бы никому не понравились, на огромный "кэнон", сожравший половину зарплаты, и немного попрактиковаться в немецком. Джим Мориарти хотел залечь на дно.
Восточный Берлин был весь сплошь покрыт граффити. Граффити украшали стены домов и узкие грязные переулки, развалюхи на пустырях и кофейни, где завтракали местные старики и офисные клерки. Поверх граффити пестрели пришпиленные вкривь и вкось виниловые наклейки с репродукциями Бэнкси и Кристиана Пейна и афиши - концерты местных рок-групп, выставки в галереях современного искусства. Кто-то попытался воссоздать целующихся констеблей Бэнкси из баллончика. Вышло, впрочем, не слишком похоже. В подвальных магазинчиках продавали благовония, дешевую бижутерию и ледницы в форме жёлтых подводных лодок. Чем-то восточный Берлин со своим специфическим обаянием походил на Цирк Пикадилли под кислотой. Именно поэтому я его и выбрал. Идеальное место, чтобы залечь на дно.
Я вышел из такси, расплатился с водителем-турком и потащил свой чемодан к крошечной гостинице недалеко от аллеи Шёнхойзер. Кое-как разложив вещи и упав на кровать, я понял, что все-таки вжился в роль.
Днем я завтракал кофе и горячими сэндвичами, не чувствуя вкус еды, а вечерами слонялся по городу, и для человека, который хочет просто бродить без особенной цели туда и сюда, разглядывая все вокруг, восточный Берлин, конечно, был не в пример интереснее западного. Я натыкался на группы, играющие инди и регги на улицах - играли они, конечно, отвратительно, но это было даже мило. Возле них обычно собирались компании из худых и растрепанных торчков. Чем-то все это напоминало мне восточный Лондон и Ист-Энд, с которым я в одно время почти сроднился. Любое дерьмо человеческая память рано или поздно оплетет кружевами ностальгии. Я знал это, и поэтому не слишком воодушевился. В первое время я мог слушать только Россини. Я ходил по улицам, Хэнк Пикфорд, небритый и растерянный, который снова вернется в Лондон и привезет в свой стерильный мирок воспоминания обо всем, что увидел. В эти моменты Россини играл у меня в наушниках, хотя я запретил себе думать о Шерлоке или о краже бриллиантов из Тауэра. Или о чем-то таком. Хэнк Пикфорд же будет пролистывать свои берлинские воспоминания до старости. Они поблекнут, затрутся, и со временем его фантазия дорисует все недостающие детали.
Конечно, я знал, что не смогу оставаться Хэнком вечно. Во время своих прогулок от нечего делать я придумывал себе новые альтер-эго. Концентрировался на мелочах - дъявол ведь, как вы знаете, именно в них. Именно мелочи выдают с головой. Чем-то мое развлечение напоминало писательство. С такой же легкостью писательское воображение порождает десятки новых людей. Но вот что меня действительно восхищало, так это способность быстро и бесстрастно пустить всех созданных тобой персонажей в расход только потому, что так требует сюжет. Так делал Ремарк, когда писал про войну и концлагеря. Так делал я. Ничего личного, Ричард Брук.
В таких размышлениях и прошел бы весь мой вынужденный отпуск, но некоторые вещи случаются просто не по плану. В конце концов, каждый из нас иногда оказывается человеком, у которого все катится под откос к чертям собачьим.
На восьмой день бездействия я уже не находил себе места от скуки. Я вышел из такси недалеко от Эберсвальдерштрассе, немного понаблюдал за бородатым парнем, преследующим двух девочек-мулаток. Парню, очевидно, просто не хватало на дозу. Девочки старательно уходили от него, перешептываясь. Они скрылись в японском ресторане, парень постоял немного, растерянно огляделся и ушел. Я знал: при себе у него был только нож в кармане.
Оглянувшись, я понял - не я один наблюдал за наркоманом-неудачником. На пересечении улиц я разглядел высокого человека в бесформенной шерстяной кофте. И вы знаете, что-то в нем - в его осанке, в том, как он стоял, в том, как он смотрел - показалось мне до боли знакомым. Как будто я просматривал его фотографии, запоминая малейшие нюансы, как будто я ловил каждое его движение потому, что он никогда не делал ничего впустую. Как будто я запомнил о нем все. Я пригляделся.
Теперь сомнений у меня не осталось: я видел Шерлока. Еще хуже было то, что Шерлок тоже видел меня.
С того момента, как я залег на дно, я не был до конца уверен, жив ли Шерлок, или мертв. К тому же, я не был уверен, ищет ли он меня, если он жив, или прячется сам, или все вместе. Я отлично знал Шерлока - по крайней мере, думал, что отлично знал, - но в той ситуации, в которую попали мы оба, я не мог ничего предсказать.
Я немного постоял на своем месте, проверяя сообщения, а потом направился к журнальному киоску и демонстративно купил себе какой-то журнал о фотографии, и еще один - о кино. Прождав минут пять, я понял: Шерлок скрылся в переулке.
И что-то подсказывало мне: я должен был его найти.
Я чувствовал - это не был ни Ричард Брук, ни Хэнк Пикфорд, ни даже Джим из ай-ти.
Мой крошечный скучный мирок, состоявший из Россини и вечерних прогулок, стремительно крушился. Разумеется, я учитывал, что долго он не выдержит, но восемь дней - это било все рекорды.
Я свернул в переулок, столкнувшись с компанией местных подростков, пьющих пиво, продрался вперед, расталкивая всех локтями, угодил ногой в грязную лужу, я бежал по коридору из графити, виниловых наклеек и афиш, а со стен на меня смотрели неизвестные группы, играющие дабстеп, криво нарисованные зомби и русские феминистки.
Первые плакаты "Освободите Пусси Райот" начали появляться в Берлине уже в то время. Что касается меня, то я нашел пение в церкви недостаточно креативным. Особенно в России. Если бы у меня в планах было отправиться в Россию, я бы повеселился. Я не исключал того, что рано или поздно меня туда занесет.
Шерлок уходил от меня; мне же приходилось угадывать каждый его шаг, и это отвлекало. Я настиг его где-то под рекламой "Отверженных". Это была шутка по Патрику Бейтману. Обычно в фильмах такие преследования оканчиваются тупиком, из которого некуда бежать. Дальше герой либо совершает тройное сальто, либо проваливается сквозь землю, либо получает пулю в череп. Я не собирался стрелять в Шерлока, да и тупика никакого на этой улице не было. Может быть, Шерлок остановился потому, что понял: я бы сорвался со следа.
Шерлок стоял прямо под чертовой рекламой "Отверженных" и смотрел на меня, прищурившись. Я сказал:
- Какое совпадение.
Любой другой на его месте обязан был бы попытаться свернуть мне шею. Шерлок же кивнул:
- Действительно.
Я не знал, что ему ответить, но сделал вид, будто ничему не удивился. Когда дело заходит о нас с Шерлоком, любое незнание автоматически становится слабостью.
- Прикидываешься немцем? - спросил я. - Имитируешь акцент?
Шерлок не обратил внимания на мой вопрос, только окинул меня внимательным взглядом.
- А ты прикидываешься английским туристом в депрессии?
- В самую точку. Как тебе образ?
- Неплохо, но тебя выдают кожа лица и рук. Слишком холеные.
- Шерлок, - сказал я, - да ты просто издеваешься. Не мог же я так запаршиветь за какую-то неделю.
Я видел, как его передернуло, когда я назвал его по имени. Это скрыть у него бы не получилось.
И мы стояли здесь, отчаянно подбирая слова, потому что были уверены: никто из нас не отпустит другого обратно. Отпустить Шерлока значило бы провести пару недель в бегах. Это звучало весело, но было совершенно не нужно. Тогда я еще не знал, держит ли он контакт со своим братом, да и даже если бы он не держал, он нашел бы способ сообщить. Он же вполне мог ожидать от меня того же. В таком случае Шерлока ждало бы возвращение в Англию и суд.
Наверное, вы хоть раз видели в кино то, что называют мексиканской дуэлью. Мексиканская дуэль - это когда у всех есть пушки, и все целятся друг в друга, но никто не решается выстрелить. Постепенно напряжение нарастает, и у кого-то сдают нервы, и он бросает оружие.
Ни у кого из нас не было пушек, но сама ситуация была ужасно похожа.
Сейчас я понимаю: умри Шерлок тогда, в Лондоне, и моих проблем существенно бы поубавилось. Я бы сбежал из Германии при первой же возможности, даже не подумав о Сен-Тропе, и направился бы в Америку навстречу новым начинаниям. Запретив себе думать о Шерлоке, я бы рано или поздно победил все эти навязчивые идеи. Со временем тот пятачок моей памяти, что отвечает за Лондон и за историю с бессонными ночами и безупречными планами, покрылся бы пылью и заплесневел. Но Шерлок был жив, и мне чертовски хотелось узнать, как он выжил. Как профессионал Джим Мориарти трясся от бессильной злобы. Джим из ай-ти, дурак с большими надеждами, напротив, даже был рад.
- Полагаю, теперь мы на крючке друг у друга, - сказал я.
- Похоже на то, - кивнул Шерлок.
Я не должен был отводить взгляд. Я чувствовал: любой малейший знак того, что я сомневаюсь в своих словах, был бы смерти подобен.
- В сущности, - сказал я, - вариантов у тебя мало. Ты мог бы меня убить, но ты этого не сделаешь. Ты уже знаешь, где в Берлине спрятать труп, но тебе не нужны проблемы. К тому же, даже если английское посольство хватится нынешнего меня, и через год окажется, что никакого Ричарда Брука и не было, и я действительно был Мориарти, Шерлоком Холмсом-убийцей ты окажешься уже сейчас. В свою очередь, я тоже мог бы убить тебя, но если бы я хотел, все закончилось бы крышей Бартса. Ещё ты мог бы принять мое предложение. Мы не в той ситуации, когда мы могли разойтись по домам, будто ничего и не видели.
Шерлок словно решался на что-то, и на секунду мне показалось, что он действительно собирался свернуть мне шею. Это было бы неразумно, подумал я. Не то чтобы я боялся смерти. Со временем к смерти у меня выработался довольно философский подход. Да - это было неудобно, болезненно и рушило все ваши планы. Да, вас могли бы похоронить в костюме, от вида которого заплакал бы и Элтон Джон. В нашем случае - меня бы выловила и долго опознавала немецкая полиция. Но страшно это не было.
- Послушай, - сказал я, - здесь, черт возьми, холодно и пахнет краской. Я жду.
И Шерлок, помедлив, процедил:
- Я согласен.
Уже в тот момент, когда я услышал это, я понимал: Шерлок согласился только потому, что ему было скучно. Я промолчал о том, что у меня не было ни единого конкретного плана, чтобы его развлечь. Когда победа в вашем кармане, о таких вещах обычно не говорят.
Та легкость, с которой Шерлок пошел за мной, разумеется, оказалась обманчивой. Огромного труда мне стоило выведать, где он живет; чтобы выбить из него один-единственный адрес, потребовалась целая комбинация из подколов, вопросов, логических выводов и блефа. Шерлок оставался самим собой, даже сменив английские документы на немецкие, а пальто (Белстафф, полторы тысячи фунтов в лучшие времена) на растянутый свитер. К слову сказать, с этим ужасным свитером Шерлок отлично вписался в берлинскую моду. Он предусмотрел все. Ситуацию осложняло и то, что я не предусмотрел ничего. Я ожидал встретить Шерлока где угодно и когда угодно - в Непале через год, в Индии через полгода, мёртвым и на лондонском кладбище, погребенным под футами земли, но не здесь и не сейчас. Впервые в жизни мне было решительно нечего ему предложить. Меня беспокоил именно тот момент, когда Шерлок догадается об этом. Вы же знаете: он никогда не был дураком. Мне приходилось делать звонки Кори попусту. Планировать то, что не собирался, в то время, как на горизонте не маячило решительно ничего. Рано или поздно Шерлок должен был раскусить весь этот цирк.
Еще тогда Шерлок сказал:
- Сейчас ты не похож на человека, у которого есть план.
Под ногами хрустело битое стекло; я зател ботинком банку из-под колы, и она со звоном отскочила в сторону.
- Но у меня есть план, - ответил я.
Я дал себе несколько дней на то, чтобы его выдумать. Я занимался совсем не нужным для себя дерьмом и в то же время я должен был создать шедевр. Предупредив Шерлока, что мне понадобятся три дня на то, чтобы все уладить, все эти три дня я не выходил из дома. Я сменил Россини на Bloc Party, пил черный кофе и джин из мини-бара, смотрел старое кино, читал, спал по три часа и думал. Моя работа всегда была творческой. Я никогда не знал, что именно меня вдохновит - биография Иди Амина, "Искусство войны" или и вовсе "Доктор Стрейнджлав".
Я вдохновлялся Андерсом Брейвиком и - совсем немного - Брэдбери. Ни о том, ни о другом Шерлок никогда не слышал - и соответственно, с первого раза не увидел бы ни одной отсылки, а этого я и добивался.
Я собирался устроить преступление века в то время, когда с его начала прошло лишь двенадцать лет. В отличие от двадцатого века, с его двумя мировыми войнами, ядерным кризисом, Титаником, каннибальским режимом в Уганде, Джефри Дамером, вливавшим жертвам кислоту в черепа, сталинскими расстрелами, большой охотой на евреев в Германии и бойнями в школах, встряхнуть двадцать первый было удивительно легко. Двадцатый век походил на давно зачерствевшего солдата-калеку. Двадцать первому же по наследству достался его посттравматический синдром, но ни капли травматического опыта. теракт одиннадцатого сентября был скорее исключением, подтверждавшим правила. На телевизионном экране даже война в Ираке переставала быть страшной, превращаясь в смешную и грязную распрю правительств из-за нефти.
Источников вдохновения для того, чтобы развлечь Шерлока, мне могло бы хватить на всю жизнь. Целая библия анархиста была описана у Паланика - описана плохо, глупо и неумело. Я претворил бы в жизнь все, что сказал Тайлер Дерден, так, как Тайлеру Дердену бы и не снилось. Но я выбрал именно Брейвика.
В какой-то мере меня зачаровывало то, насколько умно он спланировал свое преступление. Да - он тратил свой талант на пустяки. Да - он выбрал не самое подходящее место для борьбы с мультикультурализмом. Но он был одним воином в поле, и ради какой-то чертовой идеи продумал все до мелочей.
Я позвонил Кори и сказал, что жду ее в Берлине; на следующий день я встретился с ней в паршивой пародии на ирландский паб и сказал:
- Мне нужны посредники в Париже, Берлине и Лондоне.
- Я понятия не имею, что вы задумали, - ответила Кори, - но мне кажется, что вы выбрали не самое лучшее время.
- Да черта с два, женщина, - разозлился я. - Тебе не кажется, что я слишком много тратил времени впустую? Я задумал весь этот план с Ричардом Бруком. Неделю с лишним вел светские беседы с правительственным планктоном. Нет, спасибо.
Пока Кори договаривалась с посредниками, я четко определил для себя: мне были нужны организации националистов, охрана Дэвида Кэмерона и один французский шизофреник - это было бы очень достойным развитием темы Бута или Ли Харви Освальда. Разумеется, ни к кому я пока не приближался напрямик. Это я собирался доверить посредникам. Я придумывал для них роли, прописывая до мелочей все - от цвета и формы запонок до марки шампуня. Ничто не должно было вызывать подозрений. К делу надо было подходить серьезно. С другой стороны, я всегда приветствовал здоровую иронию.
Я пригласил Шерлока в крошечное кафе на Кастаниеналлее; наверное, со стороны это выглядело как свидание.
- У тебя есть две недели, - сказал я. - Отчет пошел.
Шерлок спросил:
- Погибнут люди?
Я кинул в кофе кусочек сахара.
- Совсем не обязательно. Ты уже можешь начать задавать мне вопросы, но как насчет просто поболтать?
Шерлок посмотрел на меня так, будто хотел сказать: пока что задать лишний вопрос значило лишний раз показать слабость, а свою слабость он показывать не собирался.
- К тому же, - я сделал глоток, - я уверен, что догадаешься ты сам. Или по крайней мере начнешь догадываться. Давай поговорим о чем-нибудь отвлеченном. О музыке, например.
- Я не слушаю музыку, - сказал Шерлок.
- Но твой сосед слушал иногда. Ты даже выяснил, что именно.
- Джонни Кэша, когда нервничал. Бессмысленно, если учесть ритм.
- Шерлок, Шерлок... - я цокнул языком. - Ты ничего не понимаешь в рок-н-ролле. В классике, впрочем, тоже. Я слышал, как ты играешь на скрипке. После этого "Би Джиз" были детской шалостью.
С минуту смотрели друг на друга и отчаянно искали темы для разговора. Я язвил, а Шерлок всячески показывал, что ему не интересно. Потом я решил, что буду говорить, не важно, нравится ли это Шерлоку, или нет. В какой-то мере мне казалось, что я говорил сам с собой; вскоре я взглянул на Шерлока и заметил, что он меня внимательно слушает. Похоже, он искал зацепки. В рассказах о том, почему Джонни Кэша стоит любить, и о Абу-Грейб и Гуантанамо. Шерлок не сводил с меня взгляд. Я улыбнулся, как будто хотел снять напряжение.
- Пытки музыкой? - сказал Шерлок. - Зависит в основном от частоты и продолжительности.
- Не принижай культурный фон, - возразил я. - Арабы в жизни не сталкивались с металлом. И кстати, браво. Ты начинаешь осваивать светскую беседу.
- Я быстро учусь, - ответил Шерлок.
Посредники нашлись примерно за сутки; во Франции это была женщина, для Англии я подобрал мужчину лет под сорок с американским акцентом, а для Германии - тридцатилетнего безработного журналиста с очень сильной харизмой. Представившись неким Альфредом А. Нойманном, я проговорил с ним по телефону полчаса. Из всех троих журналист оказался самым толковым малым: читал "Самоликвидацию Германии" Саррацина и был всерьез озабочен мусульманской экспансией. Зато женщина прекрасно умела работать с людьми. Это было то, чего я от нее и хотел. Американцу я пообещал заплатить больше всех, хотя все, что от него требовалось - это выглядеть представительно и не рассказывать слишком много. У него были связи в правительстве, а это само по себе было неплохо.
Наибольшие надежды я возлагал на журналиста. У меня были все шансы сделать его новым сумасшедшим революционером. Он же понимал, что бороться за Германию гораздо удобнее, когда все это оплачивает какой-то Нойманн со стороны. Для этого я взломал чужой банковский счет. Насколько помню, он тоже был зарегистрирован на американца. Мне было важно обвинить американцев во всех смертных грехах, не считая француза-шизофреника. Так пожинать пожинать плоды того, что я собирался сделать, я мог бы еще несколько лет.
Я предложил Шерлоку прогуляться по Тиргартену. Закончилось все тем, что мы сидели на скамейке где-то недалеко от зоопарка; я рассматривал мимо проходящих людей, а Шерлок сутулился рядом. Рука у него была облеплена никотиновыми пластырями.
- Не лучший способ бросить курить, - сказал я.
- Я не бросаю курить, - ответил он. - Я думаю.
Я фыркнул:
- Шерлок, вынырни хотя бы на секунду из своих мыслей. Вернись на землю.
Само по себе это уже было выглядело подсказкой на миллион.
Шерлок вздрогнул и пристально взглянул на меня.
- Жизнь - прекрасная штука, не так ли? - спросил я. - Оглянись вокруг. Человека можно пытать песнями Эдит Пиаф и убить пакетом молока. Вот это я и называю миром больших возможностей.
Шерлок содрал один из никотиновых пластырей и ничего не ответил.
В тот момент я почти хотел его - сутулого, с лицом ящерицы, бледного. Когда я впервые испытал это чувство, я сказал себе: поздравляю, дружище, твои навязчивые идеи перешли на новый уровень. Если бы само слово "влюбленность" так не раздражало меня, я признал бы, что был влюблен.
На выходе из зоопарка, возле ворот с башенками, покрытыми зеленой черепицей, я окончательно вжился в образ местного гея и даже забыл на секунду о пытках, пакетах молока и преступлениях. Я взял Шерлока за руку, а он дернулся, но почему-то не остранился. Кожа у него была сухая и холодная. Губы тоже.
Я три года играл с ним в кошки-мышки и потратил кучу нервов и времени на то, чтобы придумать для него просто отличное преступление. Мне кажется, я имел право на все, что бы ни пришло мне в голову.
Я запустил пальцы ему в волосы, а он ужасно ссутулился, и все это было настолько глупо и неловко, насколько вообще могло. Потом я сказал:
- Шерлок, это определенно был не самый худший поцелуй в моей жизни.
- Но самый скучный, - продолжил он за меня. - Предсказуемо, Джим.
- Черт возьми, - возмутился я. - Это я здесь буду тебя провоцировать, а не ты меня.
Шерлок только усмехнулся.
Я дал журналисту карт-бланш на все, что бы ни взбрело ему в голову и целую кучу денег и лицензий. Женщина-француженка прикидывалась сектанткой, и для этого дела мне пришлось подогнать ей настоящих сектантов и провести некоторую разъяснительную работу, но шизофреник начинал верить, и это само по себе было замечательно. Следующими в списке стояли божественные знамения. Все это получалось интереснейшей тройной отсылкой. Я веселил себя тем, что во всяком случае заставил бы Шерлока выучить историю. Английские националисты бушевали. Охрана Дэвида Кэмерона была куплена специально для того, чтобы их подстраховать.
Меня же выводила из себя невозмутимость Шерлока. Прямо под его носом разворачивалось тройное преступление, и он все еще не вывел меня на чистую воду, но даже не менялся в лице. Я поцеловал его, а он ответил мне усмешкой. В общем и целом я готов был сдохнуть, но Шерлок был слишком занят мыслительным процессом, чтобы это заметить; впрочем, такие подробности мы опустим.
Мне хотелось заставить Шерлока отреагировать хоть как-то. Заставить его почувствовать хоть что-то.
Мы гуляли по узким улочкам Пренцлауэр Берга, продирались сквозь джунгли из концертных плакатов "Бонапарте" и групп, играющих паршивый грайндкор, сквозь афиши из галерей современного искусства и пестрые виниловые наклейки на стенах, надписи "освободите Пусси Райот" и живописных зомби. Зомби нравились мне больше всего. Если присмотреться, в них можно было бы узнать немецкое правительство.
Мы были парочкой вюбленных, один из которых болтлив до невозможности, а у другого скверный характер.
Когда мне в очередной раз попалась на глаза мазня под Бэнкси, я сказал Шерлоку, что это напоминает мне об Англии, а он не понял, о чем я, и это было ужасно предсказуемо - что, в конце концов, он знал об искусстве?
Я коснулся щеки Шерлока, провел пальцем по его губам, потом, разозлившись, сунул палец ему в рот - надеясь, что меня хотя бы укусят. Он среагировал запоздало.
- Очаровательно, - сказал я.
- Я думаю, - ответил Шерлок.
- Подумай об удобрениях, - подсказал я.
- Аммиачная селитра, - выдал он после некоторых раздумий.
- Может быть.
- Я уже догадался, что ты планировал взрывы. Это было ожидаемо.
- Молодец, - улыбнулся я.
Мы стояли в тесном переулке, под ногами у меня шелестели клочки цветной бумаги, на которой на принтере было отпечатано "ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ", я прижимался к Шерлоку, а Шерлок наклонился ко мне, и от его сосредоточенного взгляда мне даже стало смешно.
Я распутывал его шарф неслушающимися пальцами.
Шерлок сказал:
- Для того, чтобы получить такое количество удобрений, не вызвав подозрений у полиции, им было нужно что-то вроде фермерской лицензии. Надо было зарегистрировать предприятие. Компанию по выращиванию овощей, например. Или грибов.
- Предположим, полиция была проплачена. Рассматривай это как один из вариантов. Но ты копаешь в очень верном направлении.
Я уткнулся носом в его шею, и он не отстранился.
Я сказал Шерлоку:
- Я доволен.
Шерлок выдохнул. С пару секунд я смотрел ему в глаза - мое тело трясло, в ушах звенело, в глазах плясали цветные пятна, и то ли все было и правда настолько замечательно, то ли винить надо было мое больное воображение. Влажные волосы налипли Шерлоку на лоб, и я, раскрасневшийся, взмыленный, наверное, выглядел не лучше.
Наконец Шерлок вскрикнул; я же наоборот закусил губу, просто потому что хотел остаться победителем в этой ситуации до конца. Мы лежали в моей развороченной кровати среди измятых простыней, не говоря друг другу ни слова. Одеяло валялось на полу вместе с половиной подушек и журналами, которые я читал по вечерам от скуки - "Шпигель", "Форбс" и еще что-то.
Шерлок молчал, а я мысленно отсчитывал время - секунда, две, три - как будто от этого что-то зависело. Кажется, когда Шерлок вдруг заговорил, я успел досчитать до тридцати девяти, а может, и до сорока.
- Андерс Брейвик, - сказал Шерлок, - норвежские теракты. Делал взрывчатку из удобрений, начинил ей автобус, переоделся в форму полицейского. Я должен был вспомнить это раньше!
- Я был уверен, что где-то ты это слышал, - кивнул я.
Шерлок определенно справлялся.
- Брейвик выступал против исламизации. Ты проконсультировал националистов.
- Не совсем так, но сути это не меняет.
- Из всех стран Европы, в которых можно было бы это устроить, лучше всего подходят Франция и Германия. Ставлю на Германию.
- Ставь, не прогадаешь.
- Как насчет идейного лидера?
- Я нашел его.
- Ты собрался взорвать правительство.
- Верно.
Он сидел на моей кровати совершенно голый и разделывал меня под орех, и вы знаете, в этом было что-то удивительно трогательное.
В конце концов, тогда, в Германии, у нас не оставалось ничего, кроме наших больших и не очень игр.
Об аресте журналиста я узнал от своих осведомителей - дело о подрыве Бундестага не отдали на растерзание газетам и телевидению. Эту проблему немецкие власти предпочли решать тихо, без лишней крови и волнений в обществе; в чем-то такое решение было мне даже понятно. В стране, населенной турецкими эмигрантами, не стоило мутить воду лишний раз.
- Раскрой мне свою кухню, - попросил я. Я мог бы догадаться и сам, но почему-то именно услышать обо всем от Шерлока показалось мне очень важным.
- Я проверил зарегистрированные в последние два месяца предприятия по выращиванию овощей. Владелец одного из них как-то работал политическим обозревателем. Даже вел блог, который удалил. Восстановить блог было нетрудно. Записи даже подходили по теме. Потом я взломал его почту. И параллельно проверил подпольные националистические организации в Берлине.
- Ловко, - я коснулся губами плеча Шерлока, и он даже не вздрогнул.
- Неплохо, но маловато, чтобы взбаламутить Европу. На одной Германии ты бы не остановился.
- Послушай, - сказал я, - я знаю, что это не в твоем вкусе, но я порекомендовал бы тебе искать вдохновение в Битлз.
- Битлз, - повторил он.
Я улыбнулся.
- Если тебе совсем они не нравятся, попробуй слушать их задом наперед. Может, будет звучать лучше. А не будет - ты должен знать о Буте или Освальде.
Я был уверен: Шерлок достаточно умен, чтобы не бросаться пускать песни Битлз задом наперед, а изучить отсылку со всех сторон. Было бы совсем обидно, если бы Шерлок начал повторять мои школьные глупости.
Пока он наводил справки, я пил белое вино - мне хотелось чего-то местного, а хуже немецкого красного вряд ли можно что-то придумать, - пересматривал "Американского психопата" и слушал все тех же Bloc Party и Джина Питни. Что касается Джина Питни, то я всегда любил музыку из шестидесятых. Что-то в ее звуке - неуловимо чистое, теплое и бестолковое - всегда успокаивало меня. "Человек, который застрелил Либерти Вэленса" было, безусловно, прекрасной вещью, насколько вообще прекрасной может быть вещь из вестерна, не попавшая в вестерн. Если бы Шерлок не разгадывал мои загадки так быстро, рано или поздно я бы опустился до Брайана Хайленда и песенки про желтые бикини в горошек.
Но Шерлок вернулся ко мне день спустя.
Он зашел ко мне в номер с таким видом, будто хотел спросить, и что же дальше. "Человек, который застрелил Либерти Вэленса" играл на повторе уже в который раз, и я успел прослушать три кавер-версии (и даже симфоническую) и переключить внимание на более позднего Питни, но все равно вернулся к классике.
- Битлз задом наперед, - сказал Шерлок. - Неплохо! Я вышел на дело Чарльза Мэнсона. Это было достаточно очевидно.
- Ты не забыл Бута и Освальда?
- Я сложил все это вместе, - ответил он, и в этот момент он выглядел Стивеном Хокингом, только лучше. Я любовался тем, как он думал, и, если честно, в этот момент я безбожно сдавал позиции, я неотвратимо проигрывал, но это меня не слишком волновало. В кои-то веки я поймал себя на том, что хотел проиграть. Я действительно хотел проиграть. Я готов был простить Шерлоку любую оплошность; не думаю, впрочем, что ему это было нужно. Он схватывал все налету.
- Чарльз Мэнсон, Бут и Освальд. Фанатик, который планирует убить президента, а за фанатиком стоит секта.
- Как ты нашел их?
- Вспомнил все случаи, похожие на ритуальные убийства, произошедшие в Париже за последние пять лет. Большинство совершали маньяки-неудачники, но вот один раз все действительно совпало. Сопоставил улики, раздобыл координаты и сбросил местной полиции адрес, сделав вид, что это наркопритон. На наркопритон не тянет, но когда они устроят облаву, они найдут много интересного. С покушением на президента они бы решили, что я хочу их разыграть.
- Браво, - сказал я.
Он стоял передо мной, невыспавшийся, забывший даже надеть куртку, а где-то у меня в груди сворачивалось кольцами, словно пружина, беспомощное и безудержное желание обладать.
Я запустил Шерлоку пальцы в волосы, прижался к нему, как если бы мне больше ничего не оставалось, я прошептал:
- Закрой глаза и думай об Англии.
Пружина распрямилась.
Он действительно подумал об Англии - подумал о ней именно в том ключе, который я и подразумевал.
- Что-то вроде, - сказал я, - сараевской истории.
- Сараево, - ответил он. - Эрцгерцог Фердинанд. Я перерыл все истории покушений на глав государств еще тогда.
- Славный подход. Даже если ты проиграешь... о чем говорят тебе слова "главное - не победа, а участие"?
- Полный вздор.
- Тоже верно, - согласился я. - Позиция неудачников, которые успокаивают себя тем, что хотя бы сделали все, что могли.
Шерлок пропустил мои слова мимо ушей. На его лице застыло выражение напряженной задумчивости. Несколько секунд он будто бы что-то прикидывал, пробормотал себе что-то под нос, а потом поднял на меня взгляд.
- Открытие лондонской олимпиады. Опять несогласные. Но ты не будешь проводить такое без страховки. Логичнее всего было бы искать страховку в команде Кэмерона. Ты вербовал охранников через подставное лицо.
Я стоял у окна совершенно голый, Шерлок тоже, и не то чтобы я чувстовал себя незащищенным. Под ногами, как осенняя листва на улице, шелестели глянцевые страницы журналов, и все это было настолько глупо, насколько вообще могло быть: Шерлок раскалывал меня под орех, мои стройные планы развинчивались в считанные секунды. Шерлок разделывал меня, как Молли Хупер разделывала трупы, стерильно и добросовестно.
У Джима из ай-ти ничего не получилось с Молли Хупер, потому что мой сценарий был скорее постмодерном, чем романтической комедией. Романтические комедии, в силу ориентированности на аудиторию, чаще всего работают на осуществление женской мечты: даже тебя с твоей боязнью людей, кардиганами в вишенку и дурацкой помадой однажды кто-то полюбит до потери пульса. Я же больше тяготел к реалистическим сюжетам, в которые в нужный момент вплеталась своя доля фантастичности и идиотизма. Поэтому я оставил Молли ее сайти знакомств, ее утренний кофе, ее постоянные и безуспешные поиски, ее дурацкую влюбленность. Если и было что-то, в чем Джим из ай-ти бы ее понимал, так это именно та влюбленность.
- Убийство Фердинанда, - сказал Шерлок, - было формальным поводом начала Первой Мировой.
Я улыбнулся.
- Ты взялся за изучение истории?
- А ты хочешь развязать крупную международную грызню. Лучшим способом это сделать было бы именно подставное лицо, личность которого вскрылась бы в первые дни расследования.
- И тут тебе на ум не приходит никто, кроме...
- Американцев, - закончил Шерлок.
Я был разбит - не как Наполеон под Ватерлоо, скорее как тот обезумевший от голода боксер в рассказе Джека Лондона, не как Гитлер в бункере, больше как старик, поймавший большую рыбу у Хемингуэя. И только полный дурак сказал бы, что мне это не нравилось. Нравилось - даже не самое подходящее слово. Черт возьми, я был счастлив. Меня трясло и колотило, как после амфетамина, салют у меня в груди чуть было не вышиб последний воздух из легких, я готов был апплодировать Шерлоку, а если бы он пил и я не был Хэнком Пикфордом, я бы закатил вечеринку, на которую согнал бы всех местных светских падальщиков, поливал бы их шампанским и смеялся, смотрел бы на скучающее лицо Шерлока и смеялся.
- Теперь я могу идти? - вдруг спросил Шерлок.
- Как? - пробормотал я. - Как, черт возьми?
- Я разгадал твою загадку, - сказал он. - Ты исчезнешь еще до того, как я скажу про тебя Майкрофту. Убедить всех, что тебя никто не придумал, я не смогу - чтобы к этому кто-то прислушался, мне придется раскрыться. К тому же, это скучно.
Честно говоря, я чувствовал себя так, будто меня оглушили пыльным мешком.
- Твою мать, - только и сказал я.
Шерлок усмехнулся.
Я выдержал паузу, чтобы не ляпнуть что-нибудь вроде "это не честно", потому что в кои-то веки мне удалось закончить большую игру, и это выглядело совсем не так, как я себе представлял. Это выглядело ужасно глупо и неловко.
Я сверлил Шерлока взглядом, не говоря ни слова, пока он одевался, пока зашнуровывал кеды, в которых прикидывался рядовым берлинцем, пока натягивал уродливую серую кофту.
Если бы я сам существовал в сценарии, созданном чьим-то воображением, где-то на заднем плане играло бы "Останься со мной, детка". От мысли о том, насколько заезженный это трюк, мне стало противно.
- И да, захочешь еще как-нибудь развлечь меня - звони, - сказал Шерлок и подмигнул. - По возможности обязательно займусь.
Дверь за ним закрылась. Я сглотнул, посмотрел на часы, тикающие на спине, вдумчиво сосчитал до двенадцати или тринадцати, попытался перевести дыхание - сделал все, чтобы не чувствовать себя так по-идиотски.
Кажется, в тот вечер я совершенно случайно разбил зеркало и печатал пальцами, перемазанными в крови и липкими от виски с колой, пока бронировал Хэнку Пикфорду билет до Франции. Руки потом я помыл с мылом и антибактериальным гелем, как если бы это могло помочь.
Так, во Франции я был уже на следующее утро. Хэнк Пикфорд пропал без вести в трущобах Восточного Берлина. Руперт Иден приземлился в аропорту Ниццы с пошлым коричневым чемоданом Луи Вюттон и в лихо надвинутой на глаза белой шляпе. Одну ночь я провел в первом попавшемся отеле, не думая ни о чем - голова у меня была больше всего похожа на пустой чердак, а перед глазами все проплывало, словно попорченная черно-белая пленка. Потом переехал в дом на горе с внутренним двориком и видом на море, проторчал там три дня один и наконец позвонил Кори, а она сначала не поверила, что я сбежал из Берлина.
О том, что мне нужно забыться, я решил, сидя на шезлонге во внутреннем дворике и разглядывая свои обгоревшие ноги. Руперту Идену нужны были самые грубые, бестолковые и громкие развлечения, которые мог бы предложить Лазурный берег.
Ночью Руперт Иден напивался в "Les Caves du Roy", заигрывая с длинноногими загорелыми девицами, которые были непонятно откуда и отвратительно говорили по-английски, чуть было не подпалил одной волосы крошечной искрящей петардой, воткнутой в крышку бутылки от шампанского, а под утро прошествовал по холлу "Библоса", едва перебирая ноги, в разодранной майке, как если бы был принцем Гарри. Не хватало только нацистского кителя для полноты образа.
Кори уже ждала меня дома. Я выпил алка-зельцер, поспал до полудня и, почистив зубы и вымыв голову, объявил, что готов к новым начинаниям.
Час спустя, в машине, Кори вдруг сказала:
- Рокстон выходит из-под контроля.
Я скривился.
- Слушай, меня в последнюю очередь волнует, что сейчас происходит в Уэльсе.
- И что теперь? - спросила она.
Мимо проносились поля, виноградники и знаки ограничения скорости.
Я ответил:
- Полагаю, мы не соскучимся.
О Берлине и всех своих трех планах я рассказал ей на пути в аэропорт, намеренно умолчав о Шерлоке, но мне кажется, она догадалась обо всем сама. Что я всегда ценил в ней - так это ее умение молчать.
Уже в самолете, на рейсе "Ницца - Нью-Йорк" мы взяли себе шампанского, и я почему-то вспомнил слова Шерлока. Шерлок сказал:
- Захочешь еще как-нибудь развлечь меня - звони.
Подмигнув так буднично, будто говорил о плетке, забытой в морге.
Сделав глоток, я попросил Кори:
- Послушай, если мне еще раз взбредет в голову что-нибудь подобное - начинай искать телефон той китайской клиники для игроманов.
Кори усмехнулась.