14.09.2011 в 14:52
Пишет Flora:[translation] Come and spread your arms if you really need a hug
Come and spread your arms if you really need a hug
Автор: marycontraire
Пейринг: Evan Stafford/John Christeson
Разрешения нет, небечено.
Джо,
читатьСержант Эван Стаффорд провел столько времени в Ираке, что чувствует себя там почти как дома. Дермовенький дом, конечно, но тем не менее. Его пятый тур практически завершен — всего-то и осталось что долететь, на военном самолете, утопая в шуме и «благовониях» собратьев по оружию. Самое тяжелое уже позади. Предположительно.
- Скатертью дорога, йоу, - произносит он в никуда, когда шасси отрываются от взлетной полосы. Багдад становится все меньше и меньше за стеклом иллюминатора, пока Эван уже не может различить знакомые строения в море малюсеньких убогих зданий.
- Аминь, братан, - поддерживает Лилли. – Я по этой дыре скучать не буду.
- Зашибись, - соглашается Эван, хоть и кривит душой. Он знает, что ему будет не хватать звуков стрельбы и шума взрывов перед сном; знает, что выроет себе окоп во дворе в одну из ночей, когда кровать покажется слишком мягкой. Джон не станет комментировать - так было в прошлый раз, когда Эван возвращался. Он просто сварит кофе и вынесет на улицу, когда Эван, напряженный и уставший, вылезет из неглубокой ямы.
Эван знает, что Джон будет его встречать по прилету, и что никто не подумает ничего. Весь взвод в курсе, что они лучшие друзья; Джон живет недалеко, а Эвана все равно подвезти нужно. И ничего большего, по мнению однополчан, по крайней мере.
Эван иногда размышляет, что было бы, знай они правду. И согласился бы терпеть неизбежные шуточки про педиков, если взамен не пришлось бы больше врать. Если бы смог он, не таясь, поцеловать Джона при встрече, а не перебиваться неловким рукопожатием. Эван уверен – люди, которые его сейчас окружают, лучшие друзья, что у него когда-либо будут, а лучших друзей ведь подобная хрень не волнует, правда? Вон, даже правительство, видимо, не напрягается больше по этому поводу, так чего напрягаться ему? И какого черта он сидит, тарабаня пальцами по подлокотнику, как нарик в ломке, от страха, что посапывающий рядом Лилли, вдруг узнает, что Эван сейчас мечтает поцеловать мужчину? И не ограничиваться поцелуями, а зайти гораздо дальше?
Эван начинает тихонько напевать «Can I Kick It?», пальцами отстукивая ритм. Немного помогает.
Всего несколько дней назад до них добрались новости — либеральные засранцы в Вашингтоне, наконец, вытащили свои головы из задниц; НСНГ отменили.
Тогда на Багдадской базе весь батальон заполнял отчеты и описи в тройном экземпляре. Эван слышал, как мужики из Альфы матерились, что им приходится служить с чертовыми педиками. На войне не место пидорам. Ничего нового, в общем, Эван и сам пару-тройку раз ляпал нечто подобное. Он не заострял внимания.
Сикста вдруг решил, что отмена закона каким-то образом повлечет за собой полный развал порядка и дисциплины в Корпусе. Он выстроил их на плацу и проорал обличительную речь о том, что новый закон касается только их личной жизни за пределами базы, и не дай бог он поймает кого-нибудь с рукой в чужих штанах. «Убить» на счет три.
Но надо отдать Сиксте должное — придумать более действенный способ превращения гомосексуализма из угрозы в хохму вряд ли возможно, даже если очень постараться. Спустя час Хассер зажал Тромбли в угол и на глазах у половины роты громогласно объявил, что правительство, наконец, позаботилось о том, чтобы на пути их запретной любви больше не было препятствий. И наигранно припечатал слюнявым поцелуем в щеку.
В ответ Хассер заработал фингал, но свою долю оваций и хохота тоже отхватил, а ради этого, видимо, все и задумывалось. Эван не стал аплодировать, но смеха сдержать он не смог. Забавно получилось.
А еще в последние дни службы народ повадился приставать к задумчивым сослуживцам со словами: «Чувак, ты ничего не хочешь мне сказать?».
Эвана никто не спрашивал. Поэтому он молчал.
Он не знает, хочет ли что-то говорить. Не знает, изменится ли что-то, когда самолет приземлится в Оушенсайде – станет ли Джон чаще приезжать к нему из университета в Сан-Диего. Станут ли сослуживцы гадать, зачем. Будет ли им вообще до этого дело. Эван полагает, что через несколько часов все и так прояснится.
Ответ на мучивший вопрос Эван узнаёт только в Пендлтоне, когда они выгружаются из автобусов, доставивших их на базу с летного поля. Джон стоит в нескольких футах от него, ухмыляясь во весь рот, на нем джинсы и черная футболка Первого Разведывательного Батальона. Футболка Эвана.
Эван знает, потому что футболка Джона лежит в его походной сумке; она пахнет застарелым потом и иракской пылью, и на ярлыке черным маркером написано КРИСТЕСОН. Удивительно, что никто не обратил внимания, хотя он как-то даже одалживал ее Мэнималу, ибо тот лишними тряпками себя не утруждал, а вот стрельнуть у кого-нибудь, когда температура ниже сорока опускается – всегда пожалуйста.
- Добро пожаловать домой, придурок! – кричит Джон поверх голосов десятков людей вокруг них.
Всего пара секунд, и Эван пересекает разделяющей их кусочек поля, и целует Джона, впервые за несколько месяцев. Теперь, когда он может это сделать – понимает, что ждать до дома сил у него нет. Он чувствует, как Джон напрягается, но Эван проводит языком по его нижней губе, и тот приоткрывает рот, еще сильнее прижимая к себе. Сумка Эвана валяется в траве забытая, а они целуются, словно два озабоченных подростка на последнем ряду в кинотеатре.
Джон буквально вжимается в него, и Эван настолько растворяется в ощущениях, что не замечает, как вокруг стихают все звуки. На одно, но ужасающее мгновение, тишина давит почти физически.
А потом Колберт ровным голосом кричит ему: - Задай ему, Кью-Тип!
В следующую секунду весь взвод начинает аплодировать и улюлюкать.
- Ну… - слабым голосом произносит Джон. – Ну, ты даешь.
Эван улыбается ему в шею. Чаффин материализуется рядом, ухмыляясь, как последний придурок, и хлопает обоих по спине. – Ах вы педики, - с чувством произносит он. – Мне стоило догадаться.
- Не, чувак, - отвечает Эван. – Мы как ниндзя. Но ты все равно идиот долбанный, скрывать от тебя - проще пареной репы.
- Да-да, - фыркает Чаффин. – Вали домой кусать подушку, Стаффорд. – Все еще посмеиваясь, он закидывает свою сумку на плечо и неторопливо идет прочь.
Джон поднимает сумку Эвана и твердо говорит: - Никакого секса до того, как ты отмоешься, как следует. От тебя несет, как от иракского говнослива.
Да, хорошо вернуться домой.
URL записиCome and spread your arms if you really need a hug
Автор: marycontraire
Пейринг: Evan Stafford/John Christeson
Разрешения нет, небечено.
Джо,
читатьСержант Эван Стаффорд провел столько времени в Ираке, что чувствует себя там почти как дома. Дермовенький дом, конечно, но тем не менее. Его пятый тур практически завершен — всего-то и осталось что долететь, на военном самолете, утопая в шуме и «благовониях» собратьев по оружию. Самое тяжелое уже позади. Предположительно.
- Скатертью дорога, йоу, - произносит он в никуда, когда шасси отрываются от взлетной полосы. Багдад становится все меньше и меньше за стеклом иллюминатора, пока Эван уже не может различить знакомые строения в море малюсеньких убогих зданий.
- Аминь, братан, - поддерживает Лилли. – Я по этой дыре скучать не буду.
- Зашибись, - соглашается Эван, хоть и кривит душой. Он знает, что ему будет не хватать звуков стрельбы и шума взрывов перед сном; знает, что выроет себе окоп во дворе в одну из ночей, когда кровать покажется слишком мягкой. Джон не станет комментировать - так было в прошлый раз, когда Эван возвращался. Он просто сварит кофе и вынесет на улицу, когда Эван, напряженный и уставший, вылезет из неглубокой ямы.
Эван знает, что Джон будет его встречать по прилету, и что никто не подумает ничего. Весь взвод в курсе, что они лучшие друзья; Джон живет недалеко, а Эвана все равно подвезти нужно. И ничего большего, по мнению однополчан, по крайней мере.
Эван иногда размышляет, что было бы, знай они правду. И согласился бы терпеть неизбежные шуточки про педиков, если взамен не пришлось бы больше врать. Если бы смог он, не таясь, поцеловать Джона при встрече, а не перебиваться неловким рукопожатием. Эван уверен – люди, которые его сейчас окружают, лучшие друзья, что у него когда-либо будут, а лучших друзей ведь подобная хрень не волнует, правда? Вон, даже правительство, видимо, не напрягается больше по этому поводу, так чего напрягаться ему? И какого черта он сидит, тарабаня пальцами по подлокотнику, как нарик в ломке, от страха, что посапывающий рядом Лилли, вдруг узнает, что Эван сейчас мечтает поцеловать мужчину? И не ограничиваться поцелуями, а зайти гораздо дальше?
Эван начинает тихонько напевать «Can I Kick It?», пальцами отстукивая ритм. Немного помогает.
Всего несколько дней назад до них добрались новости — либеральные засранцы в Вашингтоне, наконец, вытащили свои головы из задниц; НСНГ отменили.
Тогда на Багдадской базе весь батальон заполнял отчеты и описи в тройном экземпляре. Эван слышал, как мужики из Альфы матерились, что им приходится служить с чертовыми педиками. На войне не место пидорам. Ничего нового, в общем, Эван и сам пару-тройку раз ляпал нечто подобное. Он не заострял внимания.
Сикста вдруг решил, что отмена закона каким-то образом повлечет за собой полный развал порядка и дисциплины в Корпусе. Он выстроил их на плацу и проорал обличительную речь о том, что новый закон касается только их личной жизни за пределами базы, и не дай бог он поймает кого-нибудь с рукой в чужих штанах. «Убить» на счет три.
Но надо отдать Сиксте должное — придумать более действенный способ превращения гомосексуализма из угрозы в хохму вряд ли возможно, даже если очень постараться. Спустя час Хассер зажал Тромбли в угол и на глазах у половины роты громогласно объявил, что правительство, наконец, позаботилось о том, чтобы на пути их запретной любви больше не было препятствий. И наигранно припечатал слюнявым поцелуем в щеку.
В ответ Хассер заработал фингал, но свою долю оваций и хохота тоже отхватил, а ради этого, видимо, все и задумывалось. Эван не стал аплодировать, но смеха сдержать он не смог. Забавно получилось.
А еще в последние дни службы народ повадился приставать к задумчивым сослуживцам со словами: «Чувак, ты ничего не хочешь мне сказать?».
Эвана никто не спрашивал. Поэтому он молчал.
Он не знает, хочет ли что-то говорить. Не знает, изменится ли что-то, когда самолет приземлится в Оушенсайде – станет ли Джон чаще приезжать к нему из университета в Сан-Диего. Станут ли сослуживцы гадать, зачем. Будет ли им вообще до этого дело. Эван полагает, что через несколько часов все и так прояснится.
Ответ на мучивший вопрос Эван узнаёт только в Пендлтоне, когда они выгружаются из автобусов, доставивших их на базу с летного поля. Джон стоит в нескольких футах от него, ухмыляясь во весь рот, на нем джинсы и черная футболка Первого Разведывательного Батальона. Футболка Эвана.
Эван знает, потому что футболка Джона лежит в его походной сумке; она пахнет застарелым потом и иракской пылью, и на ярлыке черным маркером написано КРИСТЕСОН. Удивительно, что никто не обратил внимания, хотя он как-то даже одалживал ее Мэнималу, ибо тот лишними тряпками себя не утруждал, а вот стрельнуть у кого-нибудь, когда температура ниже сорока опускается – всегда пожалуйста.
- Добро пожаловать домой, придурок! – кричит Джон поверх голосов десятков людей вокруг них.
Всего пара секунд, и Эван пересекает разделяющей их кусочек поля, и целует Джона, впервые за несколько месяцев. Теперь, когда он может это сделать – понимает, что ждать до дома сил у него нет. Он чувствует, как Джон напрягается, но Эван проводит языком по его нижней губе, и тот приоткрывает рот, еще сильнее прижимая к себе. Сумка Эвана валяется в траве забытая, а они целуются, словно два озабоченных подростка на последнем ряду в кинотеатре.
Джон буквально вжимается в него, и Эван настолько растворяется в ощущениях, что не замечает, как вокруг стихают все звуки. На одно, но ужасающее мгновение, тишина давит почти физически.
А потом Колберт ровным голосом кричит ему: - Задай ему, Кью-Тип!
В следующую секунду весь взвод начинает аплодировать и улюлюкать.
- Ну… - слабым голосом произносит Джон. – Ну, ты даешь.
Эван улыбается ему в шею. Чаффин материализуется рядом, ухмыляясь, как последний придурок, и хлопает обоих по спине. – Ах вы педики, - с чувством произносит он. – Мне стоило догадаться.
- Не, чувак, - отвечает Эван. – Мы как ниндзя. Но ты все равно идиот долбанный, скрывать от тебя - проще пареной репы.
- Да-да, - фыркает Чаффин. – Вали домой кусать подушку, Стаффорд. – Все еще посмеиваясь, он закидывает свою сумку на плечо и неторопливо идет прочь.
Джон поднимает сумку Эвана и твердо говорит: - Никакого секса до того, как ты отмоешься, как следует. От тебя несет, как от иракского говнослива.
Да, хорошо вернуться домой.